Мария Сергеевна, сказав эти слова, вдруг как-то сразу понурилась, и снова устало-потерявшимся сделалось её лицо. - Ну скажи, ну что ж это ты там выстроил на наших с тобой развалинах?.. - Она долго дожидалась ответа, но ответа всё не было. - Ну, ты хотя бы доволен жизнью, работой? Стоило так-то вот, стоило?.. - Она снова подождала ответа, но ответа не было.
Отворилась дверь, и в кабинет заглянул пожилой мужчина в форменном прокурорском пиджаке.
- Пора, Мария Сергеевна, пора.
- Заходите, - выпрямляясь, кивнула Мария Сергеевна. - Заходите и зовите заседателей - у меня всё. - Она глянула, отведя, на безмолвствующую по-прежнему трубку и, вновь поднеся её, сказала - сухо, буднично, как говорят на людях, да ещё из служебного кабинета, да ещё если ты народный судья и за дверью в зале судебных заседаний вот сейчас начнётся под твоим председательством слушание дела: - Мой вам совет, если вы приехали в наш город не по делу, а так просто, скуки ради, уезжайте.
Она очень спокойно положила на место телефонную трубку и очень спокойно вышла из-за своего столика, ещё более прямая, уже собравшаяся, уже отрешившаяся от всех прочих дел, уже готовая идти в зал судебных заседаний, чтобы быть там судьёй.
В кабинетик, теснясь, вошли прокурор и народные заседатели и тотчас вышли, пропуская вперёд Марию Сергеевну.
- Встать! Суд идёт!
И все в зале сперва смолкли, а потом встали - все, сколько тут не было людей. И те, что пришли сюда послушать просто судебное дело, и те, кто пришёл сюда в страшной тревоге за своих родных, и те, кого привели сюда под конвоем.
Все поднялись навстречу суду и судье.
Она села на своё председательское кресло с высокой спинкой и резным гербом над головой и подняла глаза в зал.
Все в зале сейчас смотрели на неё. И те, что сидели за загородкой на скамье подсудимых - двое мужчин с посерелыми лицами, - тоже смотрели на неё.
«Ты говоришь, как судья…»
«Да, я судья, Николай…»
13
Николай Андреевич молчал, ему было нелегко отвечать на вопросы жены, не потому, что не находились нужные слова, а ещё и потому, что вдруг прямо перед ним, в гостиничных дверях, появилась Таня. А за спиною у неё медленно одолевал ступеньки недобро известный Николаю Андреевичу городской чудодей Дмитрий Иванович Черепанов. Старик недобрый, приметливый, злой на язык. Некогда они дружили - давным-давно. А потом поссорились, что, впрочем, для Черепанова было обычным исходом всякой его с кем-либо дружбы. И вот в дверях дочь, а за спиной у неё уже вырос этот умница и злюка Черепанов, а в трубку всё ещё продолжают бить жестокие слова жены, и ей ничего не ответишь. Он собирался было ответить, он и сам собирался было перейти в наступление и наговорить жене немало тех горьких слов, которые так легко даются в подобные минуты. Он собирался было спросить её про Григория, о том, что за отношения у неё с ним. От общих друзей, наезжавших в Москву, Николай Андреевич слышал уже какие-то полурассказы, полунамёки. Да, и у него бы нашлось немало горьких и жестоких слов для жены, но в дверях стояла дочь, и Николай Андреевич растерянно смолк. Внезапно в трубке раздался сухой щелчок, и столь тягостный для него разговор кончился. Телефонистка спросила молодо-беспечным, молодо-равнодушным голоском:
- Вас прервали? Вас соединить опять?
- Нет, нет! - испуганно отозвался Николай Андреевич и поспешно встал навстречу дочери, с чувством глубочайшего облегчения выпустив из руки телефонную трубку.
Таня подбежала к отцу и, так как она до всего любила дотрагиваться руками, схватила трубку и водрузила её на место, на рычажок старинного телефонного аппарата, какие впору выставлять в музеях. Она так и сказала:
- Музейный экспонат, а не телефон, правда, папа?
- Правда. - Он глянул на часы. - Прости, я опоздал. - Он наклонился и поцеловал Таню в лоб, вдруг отчего-то страшно себя пожалев, будто посмотрел на себя со стороны и чужими глазами, и вдруг сам себя огорошив вопросом: «Зачем ты приехал?..»
Старик Черепанов, отстранив со своего пути пребывавшую в застылой созерцательности коридорную, перешагнул гостиничный порог.
- Здравствуйте, Николай Андреевич, - на старинный манер приподняв над головой брезентовый картуз, сказал он. - Рад вас приветствовать в родном городе. Всё ж таки нет-нет, а родные камушки покличат? Только вот в гостинице-то этой скука жить. И верно, пахнет щами, окна слепые. - Старик неодобрительно покосился на коридорную, теперь с глубочайшим интересом внимавшую его словам. - Ты бы, Софья, чем подслушивать, стёкла бы хоть протёрла. Ох уж эта ваша порода Савинская! Всё бы вам высматривать, всё бы вам вынюхивать!
- А Дмитрию Ивановичу всё бы язвить да язвить! - смело отпарировала коридорная. - Знаем…
- Марш отсюда! - Старик всерьёз сердито наставил на девицу свои колючие глаза. - Экая пустельга!
Он повернулся к ней спиной и, потихонечку пригасив в глазах вспыхнувшую злость, как умел радушно, улыбнулся Николаю Андреевичу.
- Так зачем, стало быть, к нам? В отпуск просто так или по делу?