– Нет-нет, не пугайте их! Я бы хотел изучить эбу гого, – возразил брат Рикарду и добавил: – и прошу тебя, называй меня ази ана, как раньше.
Так, как обращались к нему жители деревни первые дни. Ази ана, самое низшее и презираемое сословие. Потомки плененных чужаков или те, кто своими недостойными поступками лишился уважения племени. Уважение брат Рикарду давно заслужил, но настаивал, чтобы его называли как самого ничтожнейшего из людей. Он считал это знаком смирения, подобным тому, как христианин называет себя рабом божьим.
– Разве я могу быть такой непочтительной со жрецом бога Иисуса? – старухе бесполезно было объяснять столь сложные мотивы. – Ты пришел сюда как га’емезе, и мы виноваты, что ошибались тогда.
В который раз монах оставил попытки вразумить ее и ушел к себе, пожелав доброй ночи. Собрав остатки трапезы, он взял факел и вновь поднялся на гору. Сейчас деревня уже не казалась пустынной: тут и там сияли огни, в свете их сновали длинные тени. Слышались разговоры и смех, голоса детей и тихое пение. Туземцы приветствовали монаха, но никто не спросил, куда он идет и зачем – простые люди не вмешивались в дела служителей богов.
Наверху брат Рикарду оставил еду на каменном выступе недалеко от места, где повстречал эбу гого, и вернулся в деревню. Больше ничего подозрительного в тот день он не увидел.
Но на следующий же вечер, поднявшись по обыкновению к алтарю, монах спугнул троих эбу гого. Отбежав на безопасное расстояние, они принюхались и остановились, что-то бормоча. Казалось, они узнали того, кто накануне оставил им пищу.
Напрасно брату Рикарду пытался наладить хоть какое-нибудь общение. Эбу гого не отвечали на его вопросы, лишь повторяли иногда обрывки сказанных фраз. Когда он пытался приблизиться, подозрительные существа отбегали ровно на то же расстояние. Но совсем не уходили, наблюдали, словно выжидая. В конце концов, монах оставил их в покое и занялся обычными приготовлениями, надеясь, что понемногу эбу гого к нему привыкнут и перестанут дичиться.
Ушли они, лишь почуяв приближение туземцев. Как и вчера, бесшумно исчезли без следа. Вновь брат Рикарду решил никому не говорить о появлении этих созданий, боясь, что местные жители просто-напросто выгонят воришек в лес, и он никогда больше их не увидит. Ночью монах опять оставил пищу для загадочных гостей и отправился спать, ни о чем не беспокоясь.
Разбудили его странный шум и крики. Наскоро одевшись, брат Рикарду выбежал на крыльцо и застыл в изумлении.
В сером предрассветном полумраке по площади метались странные силуэты, а женщины, вереща, пытались догнать некоторых из них. Присмотревшись, брат Рикарду узнал эбу гого. Их было уже около десятка, и они разбегались кто куда, таща что-то в руках.
– Вот дрянь! – раздался за спиной голос Анны. – Сожрали все тыквы, что я хранила на крыльце!
Обернувшись, брат Рикарду встретился с ней глазами. Против воли взгляд его стал виноватым, и брови послушницы сошлись на переносице.
– Значит вот для чего ты ходил в гору перед сном, – сказала она с укором. – Приваживать этих тварей.
Брат Рикарду развел руками. Сейчас ему самому такой поступок казался глупым. Эбу гого, с визгом убегающие в лес с добычей, были мало чем отличимы от обезьян. Монаху стало стыдно, что по незнанию увидел в них разумных существ. И хоть туземцы не разозлились на него – нашествие всевозможных животных не было здесь редкостью, он весь день корил себя за легкомыслие.
Вечером, придя на гору и еще издали заметив невысокий силуэт, он крикнул, замахал руками. Существо исчезло. Но когда брат Рикарду подошел к беседке с алтарем, он увидел аккуратно сложенные пустые светильники. Эбу гого вернули их без малейших повреждений, только вылизали до блеска.
Место, которого не было
– Отвези меня туда.
Ее голос звенел внутри головы снова и снова, стоило отвлечься от работы хоть на миг. Хиджу поморщился почти болезненно, с усилием прогоняя из мыслей тот разговор. К чему? Он все решил, ответив ей отказом. Велел перестать принимать на веру всякие глупости. Напомнил об обещании никогда не возвращаться, данном ими обоими. Но тогда почему сомнения все не покидают его? И предчувствие недоброго будто черной тучей нависло, давит непонятной тоской...
– Отвези, – молила Аби, и глаза ее, казавшиеся еще светлее из-за полукружий теней, залегших от бессонницы, лихорадочно сияли. – Я должна узнать наверняка, что в моей жизни было правдой, а что вымыслом.
Хиджу понимал – если он откажет, рано или поздно она найдет способ и все равно улизнет на Остров Драконов, невзирая ни на запрет хозяина тех мест, ни на его, Хиджу, запрет. А соглашаться значило нарушить волю духов и дракона, в существовании которого сам он нисколько не сомневался. Но Аби не желала ничего слушать. Слова пришельца с Запада оказались для нее весомей любых других, даже самых разумных, слов.