Девочка с персиками

Отныне ему приходилось содержать еще ее мужа. А, собственно говоря, какая ему разница? Ведь денег у него предостаточно.

Теперь проблема денег, всю жизнь остро волновавшая Венского

Старшего, совершенно перестала его волновать, но начала волновать

Венского Младшего, только вступающего во взрослую жизнь. Венскому

Младшему нужны были деньги на девочек, на выпивку, на еду. А папа ему денег не давал. Поэтому мама Венского Младшего подала в суд на своего бывшего супруга Венского Старшего, требуя, чтобы он содержал сына до окончания учебы. Об этих бесконечных судах я был наслышан.

Моя студентка Наташа была симпатичной девушкой с соблазнительными формами. Я прекрасно понимал Венского Младшего, влюбившегося в нее на школьной скамье, а также Венского Старшего, совратившего ее на старости лет. Разборки между двумя Овчаровыми-Венскими обрастали бесконечными сплетнями, за которыми я уже потом не следил.

Когда мы со Свиноматкой и Гейгершей пришли в гости к Выдре, у нее уже сидел Овчаров-Венский Старший со своей молодой женой, и он немедленно был подвергнут самому пристрастному допросу.

Свиноматка не могла скрыть своего возмущения тем фактом, что старый хуй женат на молодой письке, а Венский Старший был возмущен беспардонностью ее суждений и вопросов, а Выдра была возмущена отсутствием интереса к ней, поскольку весь необузданный интерес

Свиноматки целиком достался дедушке.

Это была полная катавасия! Я думал, что они все передерутся между собой, но этого не случилось. Овчаров-Венский оказался неплохим дипломатом. Он сумел кое-как выкрутиться из непростой ситуации и перевел стрелки на свои картины, похвалив предварительно кошачью живопись Выдры. Он начал рисовать в 45 лет. Довольно поздно. Но при этом как раз вовремя. Просто вдруг решил стать художником. И стал.

Он имел небольшую мастерскую-студию на Гумпендорферштрассе и предложил всем нам поехать к нему смотреть его шедевры. Все были рады предложению. Поехали к Овчарову. Картины были странными. На загрунтованных белой краской холстах были нарисованы силуэты голой

Наташи. Это смотрелось неплохо, хотя искусства в этом немного. Но девочка откровенно балдела. Она была влюблена в своего супруга, как кошка. Так иногда бывает…

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ

Постом и молитвой. Путь к сердцу женщины. Уроки русского языка.

В Мюнхене Будилов продержался ровно неделю. Он действительно вышел из запоя, отъелся, подзаработал денег, играя на улице.

– Но в Вене кидают гораздо больше! Я возвращаюсь. Я так решил.

Буду играть на Мариягильферштрассе.

– А как же Карин?

– Плевать. Мне надо заработать денег на зиму, чтобы потом ни о чем не думать, только читать книжки, писать картины, спать.

– Ладно, приезжай, тебя здесь ждут.

– Кто?

– Догадайся сам!

– Не знаю.

– Вторая попытка.

– Ивона?

– Нет.

– Кроме Ивоны никто меня ждать не может, а с Ивоной мы порвали еще два года назад перед моим отъездом во время первого приезда. Я ей звонил, когда жил у Карин, сказал, что я снова в Вене, предлагал встретиться, но она бросила трубку…

– Третья попытка.

– Неужели мне хочет дать Бланка?

– Не угадал. Тебе хочет дать Элизабет!

– Ты надо мной стебешься?

– Увы, нет, сам до сих пор не могу до конца в это поверить!

– Не пизди!

– Я не пиздю!

– Значит, я не зря пососал ей палец?

– Выходит – не зря!

– Представляешь, в той китайской книге было действительно это написано, что путь к сердцу женщины лежит через больной палец левой ноги, который необходимо ей пососать…

– Странно, что именно через палец левой, а не правой ноги.

Представляешь, если бы ты ошибся пальцем?

– У меня на самом деле были сомнения, потому что я не помнил точно – левый или правый!

– Надо было пососать оба!

– Если бы она вымыла ноги, тогда – да…

– А что, палец был грязный?

– Не скажу…

– Ладно. Она звонит каждый день и спрашивает – когда ты вернешься?

– Сейчас только соберу шмотки, возьму гармонь и пойду на станцию.

К вечеру надеюсь быть в Вене.

– Не забудь попрощаться с владыкой!

– Он вчера уехал в Берлин.

– Тогда с настоятелем…

Я встретил Будилова на вокзале. Он выглядел уравновешенным и умиротворенным. Я жил тогда в крошечной муниципальной квартирке за

Западным вокзалом в 15 районе. У меня была комната и большая кухня.

На кухне стоял диван.

Мы дошли от вокзала пешком. Сели пить чай. Вскоре приехала Элизабет.

Мы пили чай молча. Иногда я переводил какой-нибудь вопрос

Будилова, затем какой-нибудь ответ Элизабет и наоборот. Беседа не клеилась. Оба вели себя скованно. Сидели поодаль друг от друга, смущались. Мне надо было на следующее утро рано вставать. Я преподавал. Мои лекции начинались в восемь утра – хитрый ход, рассчитанный на то, что в такую рань придет мало студентов, но студентов всегда было достаточно.

– Ну, ладно, я пойду спать! Мне завтра работать!

– Не уходи! – вцепился в меня Будилов, словно утопающий за соломинку.

– В чем дело? – удивился я. – Ты что, не справишься сам? Тебе свечу подержать?

В его несчастных очах постника и молитвенника, устремленных на меня, как на Спасителя, читалось отчаяние.

– Но я же не смогу с ней объясниться!