Девочка с самокатом

Эмбер отворачивается от Вика и, открыв жестянку, насыпает немного заварки в самую большую кружку, а потом отключает газ и, накинув на раскалённую ручку посеревшее от времени полотенце, снимает чайник, чтобы добавить в кружку воды. Она делает всё это быстро, уверенно, и руки у неё не трясутся.

Руки у неё начинают трястись, когда она добирается до кресел и пытается поставить свою кружку на тумбочку.

– Что случилось? – в голос спрашивают Дженни и Джонни.

У Эмбер с трудом, но всё-таки получается ничего не пролить. Она снова усаживается в своё кресло, возится в нём, пытаясь забиться дальше и глубже, чтобы прижаться к спинке и оказаться под защитой двух подлокотников. Колени нужно подтянуть к груди, руками обхватить их, чай – пусть остынет.

Она несколько секунд гипнотизирует собственные колени (редкие тёмные волоски на тёмной же коже выглядят забавным узором, интересно, почему она раньше не замечала), прежде чем отвечает:

– Он оскорбил мою мать. – Звучит горько и отчего-то неправильно, нужно бы исправиться, но у Джонни получается опередить.

– Козёл, – выплёвывает он.

Воздух свистит у неё в горле, когда она вдыхает и выдыхает. Да, Вик – козёл, и можно оставить это слово висеть, как непреложную истину, а можно пойти до конца и рассказать до конца.

– Он сказал только правду.

Каждое слово даётся Эмбер с трудом.

Дженни замирает, не донеся фляжку до рта.

– И что это за правда?

Эмбер выпрямляется в кресле. Ноги – опустить обратно на пол, руки – сложить на коленях, зажмуриться на пару секунд, решиться – и произнести:

– Моя мать – алкоголичка. Всё плохо. Вик сказал, я права, что пью чай, иначе могу закончить так, как она.

– Вик – козёл, – шипит Дженни, повторяя за братом.

Эмбер не спорит. Всё правда. Всё вообще очень просто, если смотреть на голые факты и озвучивать одни очевидные истины. Вик – козёл, её мать – алкоголичка, она сама – правильно делает, что пьёт только чай.

– Поступай как знаешь, конечно, – слышит она голос Джонни, – но это только твоя жизнь. Твоя, а не твоей матери, и не Вика тем более, и он уж точно не вправе указывать. И то, что у твоей матери проблемы с алкоголем, не означает, что ты должна сидеть на минералке до старости.

У неё получается улыбнуться.

– Это не минералка, а чай.

Джонни пожимает плечами (в этом движении они с Дженни абсолютно, потрясающе одинаковы), и Эмбер неожиданно замечает, что у него на рубашке нет ни единой пуговицы. Оторвать их – проще простого, и чаще всего, если одна покидает своё привычное место, то следом за ней пропадает и вторая, такой вот пуговичный закон, но все почему-то стремятся пришить их обратно – какие попало, а вот Джонни, похоже, плевать.

– Эй, – отвлекает её Дженни, опуская руку ей на колено, – не парься. Может быть, у Вика в контракте просто прописано быть мудаком.

– Тогда я тоже хочу такой же контракт, – отвечает Эмбер, одновременно задерживая дыхание, чтобы хоть чуть-чуть успокоиться.

Дженни фыркает, пытаясь сдержать смешок, и, перегнувшись через тумбочку, одной рукой обнимает Эмбер за шею, а второй опрокидывает половину фляжки ей в чай. Коньяк – понимает Эмбер по запаху.

– Не получится, – шепчет Дженни ей в ухо, светлые волосы щекочут шею и лезут в глаза. – Ты для этого дерьма слишком добрая.

Эмбер представляет, как крушит живых мертвецов самокатом.

Эмбер вспоминает, как крушила живых мертвецов самокатом.

– Я не… – начинает было она, но Дженни не даёт ей договорить.

Отстранившись, она салютует ей фляжкой.

– За тебя.

– 7-

На жеребьёвке Эмбер понимает, что вечеринка оказалась пророческой. Ничего слишком страшного, просто кто с кем пересекался, тот с тем и выходит на старт. Дженни – предсказуемо с Джонни, Калани с Лиссой (и Эмбер готова поспорить, на трассе она стала бы не обвиваться вокруг него, а прямо сразу душить – ну, при условии, что у них была бы общая трасса), а Эмбер – с Виком.

Она шагает по стадиону, и её немного трясёт, но совершенно точно не от рёва трибун.

Вик идёт чуть впереди.

Его спина, обтянутая джинсовой курткой, напряжена, затянутые в перчатки руки сжаты в кулаки. Походка пружинит.

Вместе с ними сегодня на гонку выходят Нина и Джулиан, Эмбер успела запомнить их имена. Нина – милая и весёлая, у неё короткие пушистые волосы, облепившие голову рыжими кудряшками, этакий одуванчик, а ещё у неё круглые полные руки и крепкие полные ноги, и уютная складочка на животе – там, где футболка заправлена в джинсы. Грязные джинсы и грубые ботинки не вяжутся с её светлой улыбкой, и точно так же с её светлой улыбкой не вяжутся и сами гонки, но Эмбер не хочет думать о противоположностях.

А вот Джулиану гонки даже идут. Самодовольный, лоснящийся, он утверждает, что с детства хотел стать спортсменом, вот только незадача – опоздал на несколько десятков лет, поэтому собирается наверстать где-нибудь здесь. Он хочет денег и славы, и Эмбер не совсем понимает, зачем, но кто она такая, чтобы его осуждать. Для неё гораздо важнее разобраться с собой, вот только это ещё и сложнее.