Девочка со спичками

Те же шутки, те же узкие места, те же способы проверить его убеждения: он видел каждого из этих светлоголовых, одаренных, серьезных, смешливых, разбросанных по залу вчерашних подростков насквозь. И ему было невыносимо скучно. Но ни одним мускулом лица он этого не показал, и когда наконец десять минут истекли, Соколов повернулся и собрался спуститься со сцены.

– Игорь Александрович, можно? – Высокий студент в бежевой футболке поднялся с места: его рука взлетела вверх, как только Соколов занес ногу над ступенькой.

Президент обернулся и пересекся взглядом с говорившим. Длинная выгоревшая челка падала на стекла-хамелеоны в золотистой оправе. Соколов не видел глаз парня и насторожился: он любил смотреть в глаза и довольно успешно читал по ним мотивы собеседников. Понять, чего хочет этот персонаж, было невозможно.

– Да, конечно, – в ровном голосе Игоря ничто не выдавало беспокойства.

– Вы много говорите о свободе, об открытости цифрового мира – и упоминаете слияние человека и нейросети как закономерный процесс развития. Но что, если, – «хамелеоны» нагло блеснули в свете ламп, – человек становится цифровым не потому, что ему это зачем-то особенно надо? Мы все еще можем обходиться без нейросетей, а вот они без нас – никак. При этом вы – адепт теории слияния, которая не влечет за собой ничего, кроме еще более предметной и тотальной слежки, чем ведется за нами сейчас.

В зале начали переглядываться. Часы на руке Соколова ткнули его коротким:

«Остановить и вывести?»

Игорь проигнорировал автоответы «да/нет» и не выбрал ничего. Он вернул ногу на сцену и встал вполоборота к залу.

– Так в чем вопрос? – спокойно спросил Игорь.

– Закон номер сто сорок семь. Вы его подпишете? Если да, то это будет означать цифровой концлагерь для всех нас, с чтением мыслей и превентивными арестами. Можно будет считывать личную информацию людей без их согласия, любой техникой. И уголовные дела начнут заводить уже не за действия, а за мысли. Вы правда на это пойдете? Это и есть настоящая свобода в открытой России?

Ярость внутри Игоря всколыхнулась, а живот скрутило голодной болью: он только и думал о том, как покинет голубой зал и пойдет на показной «студенческий» обед в столовую, где возьмет огромный бургер, салат и, конечно, колу.

«Дыши. Дыши. Не важно, откуда он знает о сто сорок седьмом. Делай вид, что ничего не случилось».

Соколов с пониманием улыбнулся:

– Что такое свобода, по-вашему?

Он на мгновение перехватил взгляд Крестовского, который беспокойно заерзал в первом ряду: Соколов ступал на опасную почву, нарушая заранее согласованный сценарий, а подобное почти никогда не кончалось хорошо, хотя и влекло за собой всплеск комментариев и дополнительного внимания к каналам главы государства.

Студент, словно зачитывая параграф из «Википедии», ответил:

– Это возможность проявления субъектом своей воли в условиях осознания законов развития природы и общества.

– Верно, – в тон ему отозвался президент. – Как всеобщая открытость влияет на вашу свободу? Если вы не нарушаете закон, то никак. Я живу под камерами почти двадцать четыре часа в сутки, исключая сон и походы в туалет. Вы можете видеть всю мою жизнь в прямом эфире, но вы по-прежнему ничего обо мне не знаете. О чем я думаю? Какие планы строю? Что собираюсь сделать? Вот и сейчас вы задали вопрос, который касается моих мыслей и планов насчет закона сто сорок семь. Представьте, если бы я мог делиться с вами не только результатом своей работы, но и процессом, причем напрямую из собственной головы? Наверное, это добавило бы вам уверенности в завтрашнем дне. Почему вам интересно, что я задумал? Почему вы из-за этого переживаете? – Его глаза сузились и потемнели, как у зверя перед прыжком, вызывая мурашки у сидящих в первых рядах. – Страх. Вы боитесь, что я сделаю что-то, что не согласуется с вашей картиной мира. Вы боитесь потерять контроль надо мной. Вы боитесь за свою жизнь. Задайте себе другой вопрос: а чувствуете ли вы себя в безопасности в этом случае? Скорее всего, нет. Так вот, закон сто сорок семь – всего лишь маленький шаг на пути к глобальному процессу освобождения человечества от планов, которые может построить и воплотить, например, преступник. От ощущения опасности. От непредсказуемых последствий. Как в свое время мы пришли к революции в медицине через профилактику болезней и прививки, так и сейчас мы оказались на пороге следующего скачка: эры профилактики опасных и угрожающих обществу ситуаций. Нормальный виток эволюции, только и всего. Апдейт, если хотите. Так где здесь нарушение свободы? И да, спасибо за интересный вопрос.

Соколов снова безмятежно улыбался.

Парень в очках сжал спинку стула перед собой, проглотив сказанное. На него из толпы пристально смотрели телохранители президента. Другие студенты оборачивались и шептались.

– А что в этом дивном новом мире будут делать те, кто не захочет расшарить свои мозги на всеобщее обозрение? Какая роль предназначена им? – тихо спросил студент.

Соколов сделал вид, что не заметил вопроса, и, подняв руки, громко произнес: