Девочка-тайна

А какой симпатичный! Бесспорно, новый образ шёл ему, отрастить волосы – о чём уже давно не раз повторял Сашка, это дело времени. Так что…

– Одобряешь? – показавшись Гликерии в полном параде, спросил Сашка.

Дело происходило на ступеньках школы во время большой перемены. Девочки отправлялись в ларёк за леденцами и жевачкой. Сашка подошёл к ним – его пальто развевалось на ветру, как плащ демонического героя. Оля замерла: что скажет Гликерия её парню, что?

– Ну, если это соответствует твоей внутренней сущности, – улыбнулась Гликерия, – то носи, конечно. Но это у тебя как? Просто одежда или по убеждению? Я имею в виду принадлежность к культуре.

– Это – всё! – широко взмахнув полами пальто, воскликнул Саша.

– Тогда будь королём. – Гликерия улыбнулась.

– Буду!

* * *

Он подарил Оле перстень – серебряный, надевающийся сразу на два пальца. Роза и крест, переплетённые между собой цепью… Точно такой же сам Сашка носил на правой руке – и просил Олю носить на левой, так что, когда они брались за руки, их кольца тоже оказывались рядом.

Он читал Оле стихи – тревожные, даже трагические, но очень, очень красивые. Он удивил Анжелику Аркадьевну, когда до него дошла очередь декламировать на уроке в «пятиминутку поэзии» – как будто впав в транс, прочитал наизусть длинное-предлинное:

Как-то в полночь, в час угрюмый, полный тягостною думой,
Над старинными томами я склонялся в полусне,
Грёзам странным отдавался, – вдруг неясный звук раздался,
Будто кто-то постучался – постучался в дверь ко мне…[3]

А одноклассников он этим просто потряс – пять минут подряд рассказывать стих, не заглядывая в книжку! Да ещё такой грустно-смертельный, про древнего лысого Ворона, вестника инфернального мира. О-го-го!

Он приглашал Олю гулять в самые сумрачные, самые отдалённые уголки города. Его романтическая грусть очень трогала Олино сердце, его музыка, которую Сашка неутомимо качал из Интернета или получал от своих виртуальных друзей (он ведь вступил в кучу сообществ, что Оля сделать всегда боялась), была мрачна, но тем и прекрасна. Эта музыка лилась из Сашкиного плеера, когда они шли, обнявшись и поделив наушники на двоих. Маленький город рано засыпал – так что часто на тёмных улицах Сашка и Оля бывали совсем одни.

Они перестали ездить на скутере – и передвигались только пешком, чтобы ногами ощущать поверхность бренной земли. Оля восхищалась возвышенностью мыслей и чувств своего друга – никто, и уж тем более малоразговорчивая Гликерия, не посвящали её в сложности и страдания своей души. А душа Саши оказалась самой что ни на есть возвышенной и, как не раз повторял он сам, мучительно страдающей от тоски по недосягаемому, от несовершенства мира и засилья в нём обыденности и пошлости. Сашка тонко понимал красоту – тоньше всех людей, которых Оля знала.

Она не уставала удивляться – почему раньше в их жизни всё было так просто, что даже приходилось иногда скучать и старательно придумывать себе занятия? «Куда пойдём на выходные? – А не знаю. Всё достало. – Давай в кино. – Не прикалывает. – На дискотеку – все наши будут. – Ну давай…» Сашка теперь только понял, что ему всегда было сложно с людьми, что они тяготили его, что только в одиночестве и уединении с любимым человеком он и счастлив. О, как приятно-расприятно было это Оле слышать! Только с ней, только в уединении! Это она, она – подруга избранного, не такого, как все. Вот она и нашла себя. Оля работала над своими картинами с ещё большим воодушевлением, а Сашка выкладывал фотографии этих картин в своём блоге. Олю хвалили. Оля даже покрасила волосы в чёрный цвет и одеваться стала так, как должна подруга такого юноши.

Она была счастлива.

И больше не цепенела на городском кладбище, где Сашка теперь частенько проводил время: бродил по дорожкам, рассматривал надгробия и ограды. Его уже два раза били, причём один раз тут, у кладбища, а второй в школе – и Марине Сергеевне пришлось вызволять его и проводить разбирательство – кто да за что. Сашка молчал, конечно же. И мужественно страдал, улыбаясь учительнице ртом с трагической дорожкой крови в его уголке.

…Гликерии со скутером на городское кладбище было не попасть – нужно было перелезать через узкий пролом в ограде.

Сегодня вечером Сашка пригласил её прогуляться с ним и Олей. Как раз снова растаял снег, земля стала влажной, чёрной и зовущей.

– И что там делать? – с явной неохотой протянула Гликерия. – Да и ночь уже скоро настанет.

– А я люблю ночь, люблю смерть! – воскликнул Сашка.

– А я ненавижу смерть! – зло крикнула обычно весьма сдержанная Гликерия.

И, передумав прятать скутер в кустах, чтобы всё-таки составить гуляющим компанию, завела его и уехала.

Сашка в очередной раз засомневался в готстве Гликерии, хоть Оля и напоминала ему, что Гликерия и сама на этом не настаивает.