Читаем Девочка-Царцаха полностью

Клавдия Сергеевна была так мила и непосредственна, что чувство некоторой неловкости, охватившее Ксению при встрече с нею, исчезло, и вскоре девушки, сидя за столом, беседовали как давно знакомые.

Клавдия Сергеевна говорила о калмычатах. По ее мнению, они самые несчастные дети на свете! У них нет настоящих игрушек, они и сытыми не всегда бывают. А в каких условиях они зимуют! Клавдия Сергеевна призналась, что в дурную погоду она не пускает малышей домой, оставляя их ночевать в классе. И как они любят такие вечера!

— Мы сидим в кругу и рассказываем всякие истории, пьем чай по очереди из трех моих чашек и даже поем песни. А иногда к нам приходит Нимгир — наш участковый милиционер. Он такой забавник и так умеет разговаривать с ребятами, что любому педагогу стоит у него поучиться. Если бы правительство организовало при аймачных школах интернаты, всем было бы хорошо — и нам, и детям, и родителям. Но пока даже таких школ, как эта, в области очень мало, и учителей не хватает.

Клавдия Сергеевна подошла к окну и некоторое время напряженно смотрела в степь.

— Бывает ли вам скучно?— спросила Ксения.

—Что вы! У меня всегда есть дела, но... тоскливо бывает и даже очень. Подумайте: в течение трех лет я здесь самая сильная и самая старшая! А на самом деле разве я такова? Как часто за эти годы мне хотелось, чтобы рядом был кто-нибудь постарше, поумнее и посильнее меня! Когда ребята уходят, я погружаюсь в тишину... Особенно тоскливо бывает по вечерам, когда в степи ветер, а он здесь почти всегда. Пожалуй, нигде на свете нет такого ветра, как в калмыцкой степи! Когда он воет и свистит, еще можно терпеть, но иногда он плачет совсем человеческим голосом! Тогда я кладу на голову подушку... Но все это уже позади. Как только настанут летние каникулы, я, наверное, уеду.

— А вам не жалко будет расставаться с питомцами?

— Конечно, жалко. Но придется... если я не раздумаю...

И, чуть порозовев, Клавдия Сергеевна снова подошла к окну.

— Вы кого-нибудь ждете?

— Да. Еще вчера должен был проехать один человек, и я беспокоюсь, не случилось ли с ним что... В степи нынче опасно.

— А я вчера встретилась с одним командированным, ехавшим с юга. Он ничего не говорил о бандитах.

— Кто же мог ехать в Булг-Айсту и не заехать к нам? На своих лошадях?

— Да. Агроном Эрле.

— Эрле?!— Клавдия Сергеевна резко повернулась к Ксении и хотела еще что-то спросить, но в этот момент в комнату вошел молодой, подтянутый и удивительно красивый калмык в милицейской форме.

— Познакомьтесь, это тот самый Нимгир Лиджиев,— сказала Клавдия Сергеевна Ксении.— Нимгир, знаешь ли ты, где в прошлом году садилась саранча?

— Три места такой у нас есть,— ответил тот, подумав.— Один место сейчас совсем чистый, а у Старого Кургана и на Харгункиновской границе царцаха2 долго сидел, наверное, больной был, очень много помирал и сейчас там лежит сухой, как сухарь.

— Вот это мне и нужно!—обрадовалась Ксения:—А вы можете меня туда проводить?

— Только не завтра... А вы... сейчас куда едешь?

— Салькын-Халун. На обратном пути, через недельку, покажете?


Нимгир кивнул.

— Как вы в Салькын-Халун поедешь? Я сейчас из Булг-Айсты приехал. Начальник милиции вызывал. Банда опять в наш улус пришел. Сонринг и Харгункины — осадный положенье. Салькын-Халун — военный положенье. Начальник сказал — наблюдай порядок, хорошо охраняй аймак.

— Как же может один человек охранять аймак от целой банды?— изумилась Ксения.

— А это административный разговор,— отозвалась Клавдия Сергеевна.— Охранять у нас нечего. Никаких ценностей в аймаке нет.

Нимгир сверкнул глазами:

— А ты кто будешь? Ты есть самый главный наш ценность.

— Ну вот! Не угодно ли вам? Не меньше ста раз я ему объясняла, что не нуждаюсь в охране, а он взял моду — в любую погоду дежурить на школьном крыльце!— возмущенно сказала Клавдия Сергеевна.— Какой в этом смысл? Сами посудите, на что бандитам учительница? А если они встретят на крыльце Нимгира, ему несдобровать уже за одно то, что он милиционер. И если они задумают убить учительницу, разве он может помочь? Какая же польза в том, что вместо одного убьют двоих?

— Сначала меня пускай убивают,— упрямо сказал Нимгир.— Пока меня убивать будут, ты убегать можешь, прятаться.

Клавдия Сергеевна возмутилась:

— Никогда бы я так не поступила!

— Сто раз говорил?—не слушая ее, продолжал Нимгир.— Еще двести говори, все равно Нимгир никуда не пойдет!.. Булг-Айстинский агроном был?— спросил он, помолчав.

Клавдия Сергеевна встрепенулась:

— Нет. Ты его видел?

— Сам не видал. В Булг-Айсте Харгункиновский участковый тоже был. Он сказал, агроном позавчера приехал туда совсем-совсем мокрый... Там ночевал... В школе. Утром вчера поехал на Булг-Айсту.

— Да?—Клавдия Сергеевна задумалась.— Ну, поехал так поехал,— сказала она, встряхнувшись, и взяла чайник—Я пойду подогрею тебе чай, Нимгир.

Он посмотрел ей вслед, приподняв красивые, чуть изогнутые брови и, стукнув пальцами по столу, повернулся к Ксении.

— А вы откуда пришел?

— Из Ленинграда.

— Очень большой город? Там речка Нева будет?

Ксения кивнула. Нимгир снова задумался.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
Аббатство Даунтон
Аббатство Даунтон

Телевизионный сериал «Аббатство Даунтон» приобрел заслуженную популярность благодаря продуманному сценарию, превосходной игре актеров, историческим костюмам и интерьерам, но главное — тщательно воссозданному духу эпохи начала XX века.Жизнь в Великобритании той эпохи была полна противоречий. Страна с успехом осваивала новые технологии, основанные на паре и электричестве, и в то же самое время большая часть трудоспособного населения работала не на производстве, а прислугой в частных домах. Женщин окружало благоговение, но при этом они были лишены гражданских прав. Бедняки умирали от голода, а аристократия не доживала до пятидесяти из-за слишком обильной и жирной пищи.О том, как эти и многие другие противоречия повседневной жизни англичан отразились в телесериале «Аббатство Даунтон», какие мастера кинематографа его создавали, какие актеры исполнили в нем главные роли, рассказывается в новой книге «Аббатство Даунтон. История гордости и предубеждений».

Елена Владимировна Первушина , Елена Первушина

Проза / Историческая проза
О, юность моя!
О, юность моя!

Поэт Илья Сельвинский впервые выступает с крупным автобиографическим произведением. «О, юность моя!» — роман во многом автобиографический, речь в нем идет о событиях, относящихся к первым годам советской власти на юге России.Центральный герой романа — человек со сложным душевным миром, еще не вполне четко представляющий себе свое будущее и будущее своей страны. Его характер только еще складывается, формируется, причем в обстановке далеко не легкой и не простой. Но он — не один. Его окружает молодежь тех лет — молодежь маленького южного городка, бурлящего противоречиями, характерными для тех исторически сложных дней.Роман И. Сельвинского эмоционален, написан рукой настоящего художника, язык его поэтичен и ярок.

Илья Львович Сельвинский

Проза / Историческая проза / Советская классическая проза
В круге первом
В круге первом

Во втором томе 30-томного Собрания сочинений печатается роман «В круге первом». В «Божественной комедии» Данте поместил в «круг первый», самый легкий круг Ада, античных мудрецов. У Солженицына заключенные инженеры и ученые свезены из разных лагерей в спецтюрьму – научно-исследовательский институт, прозванный «шарашкой», где разрабатывают секретную телефонию, государственный заказ. Плотное действие романа умещается всего в три декабрьских дня 1949 года и разворачивается, помимо «шарашки», в кабинете министра Госбезопасности, в студенческом общежитии, на даче Сталина, и на просторах Подмосковья, и на «приеме» в доме сталинского вельможи, и в арестных боксах Лубянки. Динамичный сюжет развивается вокруг поиска дипломата, выдавшего государственную тайну. Переплетение ярких характеров, недюжинных умов, любовная тяга к вольным сотрудницам института, споры и раздумья о судьбах России, о нравственной позиции и личном участии каждого в истории страны.А.И.Солженицын задумал роман в 1948–1949 гг., будучи заключенным в спецтюрьме в Марфино под Москвой. Начал писать в 1955-м, последнюю редакцию сделал в 1968-м, посвятил «друзьям по шарашке».

Александр Исаевич Солженицын

Проза / Историческая проза / Классическая проза / Русская классическая проза