Девочка у моста

Попрощавшись с Мартой, Конрауд решил немного перекусить и пропустить бокальчик красного вина. С пластинки, которую он поставил на проигрыватель, звучали старые исландские шлягеры. Конрауд неизменно отдавал предпочтение винилу, будто все последующие достижения звукозаписывающей индустрии обошли его стороной. На дисках из своей коллекции он знал каждую царапину, а потрескивание, что раздавалось из-под иглы перед началом всех без исключения песен, воспринимал как некую прелюдию. Сидя за обеденным столом, Конрауд перебирал разложенные на нем бумаги и размышлял о своем отце и об Энгильберте. Все эти документы он обнаружил уже после смерти отца. Среди них были вырезанные из газет заметки о ясновидении, репортажи об экстрасенсах-шарлатанах и о том, как их разоблачили, интервью с председателем Общества эзотерики, статьи о потустороннем мире, где собирались души после того, как отделялись от тела. Эта коллекция служила свидетельством того, что у отца Конрауда возродился интерес к сверхъестественному и он продолжал заниматься этой темой, до того как на него напали с ножом. Почему этот интерес возродился, Конрауду было неизвестно – отец об этом никогда не говорил. Однако о спиритических сеансах, которые они с Энгильбертом устраивали в военные годы, он рассказывал, не скрывая и того факта, что они брали плату с тех, кто обращался к ним с вопросами о жизни после смерти. Иными словами, отец Конрауда потешался над людьми, которые верили в загробное существование, и не видел ничего предосудительного в том, чтобы превращать их страдания в свой источник дохода.

Как-то отец упомянул о том, что в отличие от него самого Энгильберт считал, что действительно обладает даром экстрасенса и проводил сеансы еще до того, как их пути пересеклись. Однако прежде чем отец Конрауда к нему присоединился, его деятельность в качестве медиума носила довольно нестабильный характер. Конрауд был не в курсе того, как произошло их знакомство и почему Энгильберт согласился сотрудничать с его отцом на ниве мошенничества. Знал Конрауд лишь то, что для них не было ничего святого. Они не гнушались обводить вокруг пальца даже людей, переживших тяжелейшее горе, например, потерю ребенка.

Перебирая бумаги, Конрауд вспоминал рассказы своего отца. Если они с Энгильбертом снова спелись после двадцатилетнего перерыва, это вполне могло быть связано с возрождением спиритических сеансов – больше их вряд ли что объединяло. А если все-таки объединяло, то Конрауду было трудно представить, что это могло быть.

Мучал Конрауда и еще один вопрос, который спонтанно возник у него в голове, когда Эйглоу привела слова Маульфридюр о том, что его отца видели вместе с Энгильбертом незадолго до того, как они оба покинули этот мир. Развивать эту тему с Эйглоу он не стал, а потому не знал, не возникло ли подобной мысли и у нее тоже. По крайней мере вслух она ничего такого не высказывала.

Мобильник Конрауда снова ожил. Бросив взгляд на часы, он констатировал, что время перевалило за полночь. Номера, который высветился на экране телефона, он не знал, поэтому прежде чем ответить, немного поколебался. Голос на другом конце провода Конрауд узнал сразу: это был человек, с которым они много лет проработали вместе и даже были друзьями, хотя теперь их дружба, можно сказать, распалась.

– Еще не спишь, старик? – По голосу Лео Конрауд догадался, что тот пьян.

– А Марта рассказала мне, что ты опять попиваешь, – ответил Конрауд. – Значит, все лечение коту под хвост?

– Да помолчи ты…

– А еще она сказала, что ты докучаешь людям, которые пока еще вменяемы.

– Заткнись!!

– Сам заткнись, – сказал Конрауд и нажал на отбой.

9

Конрауд лучше, чем кто бы то ни было, знал, что полицейские отчеты не раскрывают всей картины происшествия. В них отмечаются лишь основные пункты, которые представляют интерес с точки зрения тех, кто эти отчеты составлял: отдельные показания очевидцев, неполная информация о месте и хронологии событий, самое общее описание причастных к происшествию лиц. Излишние (на взгляд автора отчета) детали, будь то замечания, сделанные во время неформальных бесед, слухи, достоверность которых подвергалась сомнению, заявления тех, кто считал, что обладает нужными сведениями (хотя и делал эти заявления в состоянии опьянения), в отчет не попадали, если только не имелось веских причин их не игнорировать. Да и те, с кем беседовала полиция, нередко не упоминали подробностей, которые были, по их мнению, не важны, за исключением случаев, когда у полицейских уже имелись определенные наработки и они более точно формулировали вопросы. Были и те, кто говорили неправду, даже сами не зная почему. А кое-кто излишне полагался на свою память, которая зачастую подводила, как, например, в случае людей, входивших в круг общения отца Конрауда.