Однажды вечером, пока я купала Ханну, она разговорилась и болтала о том о сем. Я навострила уши, когда она упомянула о том, что делала в мамином доме. И вдруг она резко умолкла.
– В мамином доме что-то случилось? – спросила я.
– Если я скажу, мне будет очень-очень плохо, – ответила она.
Я никогда не требовала от них ответов: возможно, мать запрещала им отвечать на такие вопросы. Родители из приемной семьи ходят по лезвию бритвы: они хотят знать правду – но рискуют подорвать авторитет настоящих родителей. Есть время говорить, есть время молчать. Я старалась не возлагать на детей такое бремя. Но каждый раз я говорила об этом в социальной опеке.
Дети упорно молчали: о визитах – ни слова. Карен делилась со мной воспоминаниями о прошлом, особенно об Уильяме – с которым, по решению суда, она не должна была поддерживать никаких отношений. Она призналась, что Уильям так ненавидел отца Ханны и Эндрю и злился, что Карен была близка с ним, что не просто не замечал детей. Он вел себя резко и грубо, часто кричал, требовал прогнать их с глаз долой, в другую комнату. Карен даже сказала, что у него был взрывной темперамент, и он срывался не только на детей, но и на ней самой. Однако она так глубоко увязла в этих отношениях, что вместо того, чтобы разорвать их, всячески старалась задобрить его, не желая отпускать из своей жизни. И я не могла избавиться от мысли: она что, так с ним и встречается? Наплевав на все требования УДС?
Однажды, зайдя в торговый центр по делам, я столкнулась с Лизой – подругой Карен. Мы пару раз встречались у Карен, когда я привозила детей. Лиза мне нравилась. Она казалась уравновешенной и явно была неравнодушна к детям.
– Как дела у детей Бауэр? – спросила она.
Не желая злоупотреблять ничьим доверием, я ответила легким тоном:
– Все хорошо. А что?
Лиза помрачнела.
– Дебра, признаюсь, у меня камень с души упал, когда я узнала, что они у вас и что Управление велит Карен держаться от Уильяма подальше. Он ей всю жизнь порушил. Был жесток с Ханной и Эндрю. От него одни неприятности.
– Видимо, с ним и правда проблем не оберешься. Не возражаете, если я спрошу? Как именно он проявлял жестокость к детям?
Может, хоть что-то узнаю.
И рассказ ее был ужасен. Стоило Ханне или Эндрю заплакать, разволноваться или чем-то досадить Уильяму, он хватал их, заклеивал им рты скотчем, связывал руки, запихивал в стенной шкаф – и мог держать там часами.
– Карен не вмешивалась, – сказала мне Лиза. – У них там не отношения, а не пойми что. Трагедия в лицах. Все не как у людей. Она готова скорее ублажать его, чем защищать родных детей. Я твердила ей это до посинения, но она ни за что не осмелится ему перечить. Я ее предупредила: не смей такого допускать. Надеюсь, хоть теперь его не будет в ее жизни.
Нет, шока не было. За годы я наслушалась историй и пострашнее, и видела их следы на детских телах. Я не очерствела, не стала равнодушно воспринимать рассказы о жестокости к детям, меня до сих пор передергивает от них, но я уже не ахаю, не прихожу в ярость и не возмущаюсь вслух. Вот и тогда я на мгновение закрыла глаза и позволила себе осознать страшную истину.
– Спасибо, что рассказали, – произнесла я. – Это важно. Это многое проясняет.
В тот же день я позвонила Эллен и рассказала ей все. Судя по голосу, она не удивилась. Неужели в Управлении обо всем знают? Может, потому Карен и получила предписание не поддерживать с Уильямом никаких отношений и не допускать к нему детей?
– Уильям – это сплошные неприятности, – сказала Эллен. – Хорошо, что Карен, видимо, держит слово. Дети не говорили, что встречались с ним?
– Нет. Дети вообще ничего не говорят о визитах, – объяснила я. – Я все это узнала от подруги Карен.
– Обязательно занесу это в дело, – заверила Эллен.
Несколько дней спустя я привезла детей к Карен на полдня и задержалась у нее, надеясь поговорить. Дети затеяли игру в гостиной, и мы с Карен остались вдвоем в кухне.
– У меня к вам вопрос, – сказала я. – Насчет Уильяма и детей.
– Так, – Карен насторожилась.
– Правда ли бывали случаи, когда Уильям связывал Ханну и Эндрю скотчем и запирал в стенном шкафу?
Карен отвела глаза и тихо ответила:
– Да… иногда… – она смотрела в пол. – Это Уильям так решил. Я не одобряла. Но с ним не поспоришь.
Ее ответ подтвердил мои опасения: значит, случай не единичный. Скорее, типовой.
– А кто вам сказал? – спросила Карен.
– Я не вправе разглашать эту информацию, – ответила я. – Но это были не дети.
Допытываться она не стала. В кухню вернулась Кайра, и мы сменили тему, а через несколько минут я уехала.
Что еще скрывает эта семья?
Теперь, когда я поняла, сколько натерпелись Ханна и Эндрю до того, как их изъяли у матери, мне стало ясно, почему распались их отношения с ней. Секреты этой семьи оказались гораздо более зловещими и мрачными, чем мне сперва казалось.