Девочка в поле

Сон в ту ночь был тяжелым, как и во все предыдущие ночи. В последнее время стало всё труднее уснуть и ещё более сложно проснуться. Хотя всё в жизни уже давно встало на свои места: дети выросли, нашли себе свои половинки и легко, бесхлопотно выпорхнули из гнезда. Знаете, у наступающей старости есть свои незаметные признаки. Всё меньше ты тоскуешь по вылазкам в свет и теперь довольно ревниво оберегаешь свой собственный покой. С удовольствием перебираешь в памяти пройденный путь и легко рассказываешь о нём своим детям. То самое время, когда ты, вполне удовлетворённый пройденным, достигший все поставленные цели, старательно собираешь силы, готовясь пожить для себя, в своё удовольствие. Кто-то сказал, что старость находит удовлетворение в собственной совершенности. Ты уже избавлен от хитрой алчности своего назойливого эгоизма, а душа, наконец-то ставшая свободной, радуется быстротечному мгновению и никуда не спешит. Так и я, довольная своим уже отплясавшим летом и, наконец, появившейся светлой мудростью, была согрета мягкостью вступившего осеннего периода своего существования и смотрела на мир спокойно и покровительственно, считая, что уже давно возвысилась над ним. Хотя теперь, несмотря на всё внешнее благополучие, на укоренившуюся во мне радость, спать всё же я стала очень плохо. Каждую ночь, ненадолго провалившись в неглубокий сон, я вновь открывала глаза, бессмысленно глядя в тёмное окно и лежала часами, пока снова не погружалась в тяжёлый сон.

Так и в эту ночь я почти до утра вертелась с боку на бок и вдруг услышала, как сквозь сон прозвучал невероятно отчётливо мой собственный голос: «Вставай. Ищи своих». Каждый раз, когда нам приходит что-то в голову, например, напоминание съездить в банк, убрать в чулане, перебрать шкафы, мы переворачиваемся на другой бок и спим дальше. Но в тот момент всё было не так. Я прислушалась к этому голосу. Эта странная фраза, сказанная холодным тоном моего собственного «Я», внезапно разбудила меня. Я вскочила с постели и, нащупав горячими ступнями остывшие за ночь тапочки у кровати, потихоньку вышла из комнаты. Осторожно, чтобы не разбудить мужа и, не включая свет, я прошла на кухню. Там я включила подсветку над плитой и села за стол. Время было довольно раннее, четыре утра. И я мысленно расстроилась, что снова на работу пойду, не выспавшись. Холодный мрамор стола не ласково оттолкнул мои сложенные руки, зато ехидно предложил покурить лежавшей прямо передо мной пачкой крепких сигарет. Я почти машинально взяла из пачки свою отраву и прикурила. «Вставай. Ищи своих», – мелькнуло как эхо в моём ещё не проснувшемся сознании. Теперь это уже было больше, как воспоминание, нежели как голос. Я снова втянула горячий дым губами и сдвинула брови. Затушив недокуренную сигарету, я медленно, всё ещё в полусне, вернулась в спальню. Включив ночник, я уставилась на портрет своего отца, поймав себя на мысли, что снова оказалась в своей спальне, рядом с этим портретом абсолютно бессознательно. На меня смотрели добродушные прищуренные карие глаза моего папы, глубоко посаженные под густыми толстыми бровями, и я невольно стала рассматривать его мягкую улыбку. Затем его широкое лицо, разделённое пополам довольно крупным носом, с тонкими и длинными губами. Его высокий широкий лоб, уходивший на затылок лёгкой залысиной. «Это не мой папа», – довольно спокойно шепнуло в голове. И моё сонное состояние рассеялось от внезапной ярости.

– Что за чушь?! – в голос возмутилась я. И мой взгляд тут же упал на портрет, стоявший рядом. На меня смотрела хрупкая девушка с тонким носиком – уточкой, маленькими шустрыми глазами и с такими же тоненькими длинными губами. Русые толстые косы гордо обвили её невысокую грудь.

И я снова ощутила странное чувство, которое жило со мной всю мою жизнь. Хроническая тоска по кому – то или чему-то в моей жизни. По чему-то такому, что неотторжимо было для самого моего существования или кому-то, кто был навсегда потерян мной. Но это чувство всегда было очень смутным, едва заметным. А теперь оно так ясно и близко толкало моё сердце из слабой груди. «Ищи своих!» – вновь холодно и надменно процедило моё сознание. Тогда я набрала в грудь побольше воздуха, будто собиралась погрузиться надолго в воду и вышла из спальни.

Привычка решать все проблемы на месте, а ответы получать сразу помогла дождаться семи утра, когда я дала себе моральное право позвонить двоюродной сестре.

– Привет, моя хорошая, извини, что так рано, – торопливо начала я нарочно деловым тоном, будто меня что-то торопит.

Та, нехотя буркнула в ответ, но что именно, я даже не уловила. Просто продолжила:

–Ты случайно не помнишь, в каком роддоме я родилась?

Ей шестьдесят лет, она всего на одиннадцать лет старше меня, она должна помнить о моём рождении. Ведь мы в то время жили в одном доме на две семьи. Но на другом конце провода была тишина.

– Ты меня слышишь, Галя? – я начала нервничать, и мой тон был почти приказным.