Девочка в стекле

Я уже собирался повернуться к группе, когда вдруг в глубинах моей памяти что-то шевельнулось. Я сосредоточился на этом воспоминании, и оно расцвело пышным цветом. То были мои последние недели ученичества у Морти. Мы сидели за стойкой у Натана и ели хот-доги. Стояла середина лета и середина недели, небо затянули тучи. Люди толклись у входа, а сам парк был почти пуст. С океана задувал ветерок, и грозил пролиться дождь. Морти, все еще в облачении свами — тюрбан и накидка, — заправил в рот шмат квашеной капусты и вытер салфеткой рот.

— Книги я тебе дал, так? — спросил он.

Он одолжил мне свои индуистские тексты — переводы священных книг: я должен был отыскивать там невразумительные фразы, которые ошеломят ум западного склада.

Я кивнул.

— Тюрбан есть?

Я кивнул.

— Над голосом работаешь? Ну-ка, скажи что-нибудь.

— Пусть танец Шивы огнем горит в твоем сердце, — произнес я с певучей интонацией, коверкая звуки: все как он учил.

— Ты лучший из всех свами, — улыбнулся Морти.

Я рассмеялся.

— Так вот, малыш, последнее, что я тебе скажу. Может, это самое важное.

Морти протянул руку и легонько шлепнул меня по щеке — он так часто делал во время обучения. Поначалу меня выводили из себя эти нарушения моего личного пространства, но со временем я приравнял их к дружескому похлопыванию по спине.

— Надеюсь, — сказал он, — вся эта дребедень тебе поможет, но ты должен пообещать мне одну вещь. Никогда не забывай, кто ты такой. То, чем мы здесь занимаемся, — на самом деле гнусность несусветная. Мы никакие не свами, мы — свами людского воображения, дешевая подделка под свами. Для нас тюрбан — это работа, понимаешь? Всегда помни это.

Морти положил на прилавок три четвертака и спрыгнул со стула. Я встал рядом с ним.

— Спасибо за все, — сказал я.

Он протянул руку и шлепнул меня по щеке — на сей раз сильнее, чем обычно, так что меня даже обожгло.

— Adios, Диего, — сказал он.

Он пошел прочь, и в это время прогремел гром и тут же начался ливень. Я поднял глаза к небу, а когда опустил взгляд, Морти уже не было.

— Спасибо, Морти, — прошептал я, наклонился и легонько погладил Вильму по ее капюшону.

Потом отвернулся от гроба и пошел туда, где человек десять обсуждали некую замысловатую аферу, провернутую Шеллом, когда тот был помоложе. Для нее понадобились двухколесный экипаж, полицейский и красный воздушный шарик, наполненный гелием, но мысли мои путались, и мне никак не удавалось сообразить, как это все работало. Время от времени кто-нибудь из них обращался к Шеллу, который сидел в одиночестве в последнем ряду стульев: «Что ты получил с того дельца — три куска?» или «Быком был Макларен, верно?» Я видел, как он натужно улыбался в ответ и кивал. В другой маленькой группе Антоний потчевал трех женщин историями своих подвигов в бродячем балагане, особенно номером, в котором он грудью останавливал пушечное ядро. Я проскользнул мимо него и сел рядом с Шеллом. Несколько минут мы оба молчали. Наконец я спросил его, давно ли он познакомился с Морти.

— Давно. Когда я был совсем мальчишкой, мой отец то и дело исчезал куда-то на несколько дней. Морти позволял мне приходить и оставаться у него. Я спал на кушетке, а он показывал мне всякие трюки с Вильмой. Иногда он читал мне книгу.

— Он был добрый.

— Они все добрые. — Шелл кивнул на собравшихся.

Время летело, и люди начали уходить. К нам подошел Антоний.

— Босс, — сказал он. — Не возражаешь, если вы поедете домой без меня? А я бы тут еще остался и посидел чуток с Вондой.

— С какой еще Вондой? — поинтересовался Шелл.

— Ну ты же знаешь, — Антоний показал себе за спину большим пальцем, — с каучуковой дамой. Хотим выпить по парочке коктейлей.

— С каучуковой дамой? — переспросил Шелл.

— Слушай, у нее есть подружка, — сказал Антоний. — Давай с нами. Малыша мы можем посадить на поезд, а на вокзале он поймает такси.

— Спасибо, но я пас, — сказал Шелл.

Антоний наклонился еще ближе к Шеллу, и я услышал его шепот:

— Говорят, она шпагоглотательница.

Но Шелл отказался, и вскоре мы с ним попрощались с собравшимися и убыли. Дорога домой была долгая, но он не обмолвился ни словом. Ближе к ночи, когда я уже лежал в кровати и глаза у меня смыкались, из комнаты Шелла через коридор до меня донеслись звуки печальной музыки.

На следующее утро меня разбудил голос Антония.

— Отстань ты от меня!

Я понял: Шелл, видимо, только сейчас сообщил Антонию, что ему предстоит играть матушку Паркс. Я оделся и вышел на кухню.

— Это все твои происки, маленький засранец, — сказал Антоний, когда я появился на кухне.

— Какие происки? — Я тщетно пытался сделать невинное лицо.

— Старушка Паркс, — объяснил он.

— Ты прошел пробы, — сказал Шелл, у которого был такой вид, будто он не спал всю ночь.

— Я слышал, как ты вчера говорил, что я — гений, — сказал я Антонию.

— Беру свои слова назад, — отрезал он, вставая, чтобы налить себе кофе.

— Ну а как там каучуковая дама? — спросил Шелл.

Антоний вылил в кофе сливки и размешал.

— Моя гибкая тростиночка? Я ей рассказал про мои номера, как машины наезжали мне на голову, — и она растаяла.

— Ты истинный романтик, — сказал Шелл.