Девочки

Джессамин жадно слушала мои рассказы о доме, ей казалось, будто я живу прямо под надписью “Голливуд”. В сахарно-розовом особняке, как у всех калифорнийских богачей, с теннисным кортом и садовником, который его подметает. И неважно, что наш город в общем-то был одной большой молочной фермой, о чем я ей и сказала, — другие факты, например профессия моей бабки, это затмевали. Мою нелюдимость в начале года Джессамин истолковала по-своему — и я подстроилась под выдуманный ею образ. Рассказывала о том, что у меня был парень, что я их меняла как перчатки. “Он знаменитость, — сказала ей я. — Мне нельзя говорить, кто именно. Но мы с ним даже одно время жили вместе. У него багровый болт”, — добавила я и фыркнула, и Джессамин тоже рассмеялась. Бросив на меня взгляд, полный зависти и восхищения. Я так смотрела на Сюзанну, наверное, и до чего же просто оказалось разливаться бесконечным потоком таких историй, выдавать желаемое за действительное, брать все самое хорошее, что было на ранчо, и сворачивать это в новые формы, как оригами. Мир, где все вышло так, как я хотела.

Французский у нас вела хорошенькая учительница, которая недавно обручилась и разрешала лучшим ученицам примерить обручальное кольцо. Искусство вела очень усердная мисс Кук, в трясучке от первой работы. Иногда я замечала полосы тонального крема у нее на скулах, и тогда мне становилось ее жаль, хотя она всегда относилась ко мне по-доброму. Она ничего не говорила, если замечала, что я сижу, уставившись в пространство или опустив голову на руки. Однажды она возила меня в город, угощала молочным коктейлем и хот-догом, который на вкус отдавал тепловатой водичкой и внутри был весь в крапинку, будто почтовый желтый конверт. Она рассказывала, что ради этой работы перебралась сюда из Нью-Йорка, что солнце здесь отскакивает от асфальта широкими полосами, что соседская собака загадила всю лестницу у них в доме, что однажды она немножко сошла с ума.

— Соседка по квартире приготовит еду, а я возьму и отъем немного с края. Но вдруг я каким-то образом съедала все, и потом меня рвало. — Из-за очков казалось, что глаза у мисс Кук съежились. — Мне никогда не было так тоскливо, а ведь у меня для этого даже причин никаких не было, понимаешь?

Она явно ждала, что я отвечу ей в тон. Какой-нибудь печальной, понятной историей о том, что мне изменил мальчик, оставшийся в родном городе, или что у меня мать в больнице, или как стерва-соседка по комнате что-нибудь злобно прошипела. Историей, которую она могла преподнести мне в героическом свете, с точки зрения старшего, более мудрого товарища. Я представила, как рассказываю мисс Кук о том, что со мной случилось на самом деле, и губы невыносимо свело от смеха. Она, конечно, знала об этих убийствах, которые так и оставались нераскрытыми, — о них все знали. Люди запирали на ночь двери, ставили врезные замки, покупали сторожевых собак, переплачивая в несколько раз. Измученным полицейским ничего не удалось добиться от Митча, который в страхе сбежал на юг Франции, хотя дом снесут только в следующем году. К дому начались паломничества: люди ездили мимо ворот, стараясь унюхать ужас, будто дымок в воздухе. Сидели в машинах, пока их не прогоняли соседи, которым уже это все порядком надоело. После отъезда Митча детективы проверяли любые зацепки — показания торговцев наркотиками и шизофреников, скучающих домохозяек. Они даже экстрасенса привозили домой к Митчу — тот старался, ловил вибрации.

— Убийца — одинокий мужчина средних лет. — Я смотрела, как экстрасенс выступал по телевизору в прямом эфире. — В молодости он понес наказание за то, чего не совершал. Я вижу букву “К”. Я вижу город Вальехо.

Но даже если бы мисс Кук мне поверила, о чем я бы ей рассказала? О том, что с августа плохо сплю, потому что мне страшно, а сны — это неконтролируемая территория? О том, как просыпаюсь в полной уверенности, что Расселл здесь, в спальне, — шумно, со всхлипами дышу, неподвижный воздух зажимает рот, будто рука. Что на мне гниль заразы, что в каком-то параллельном мире этой ночи никогда не было и я заставила Сюзанну уехать с ранчо. В этом мире светловолосая женщина и ее медвежонок-сын — усталые, взвинченные — толкают тележку по супермаркету, обдумывают воскресный ужин. В этом мире Гвен оборачивает мокрые волосы полотенцем, увлажняет ноги лосьоном. Скотти прочищает фильтры в джакузи, вода из поливалки на газоне бьет бесшумной дугой, по двору разлетается песня: где-то неподалеку играет радио.

В письмах к матери я поначалу разыгрывала представление. А потом оно стало правдой.

На уроках интересно.

У меня появились друзья.

На следующей неделе мы поедем в океанариум, будем смотреть, как медузы сжимаются и раззявливают рты в подсвеченных аквариумах, как они висят в воде тоненькими платочками.