Девочки (дневник матери)

— Нет, — говорю, — придумывай сама, а я буду только помогать.

Галя поныла, похныкала и вдруг вполне спокойно и убежденно сказала:

— Ты потому не стала выдумывать, что сама не знаешь, как нужно делать.

Тут я почувствовала сильнейший приступ бешенства и стала говорить (очень громко…) разные слова, и напомнила ей, что нет у меня привычки утверждать, будто я знаю и умею, если не знаю и не умею. Галя начала плакать, плакала долго, громко, ходила из угла в угол, я ходила тоже, только в другом направлении, и продолжала говорить всякое, в том числе была сказана даже и такая, в сущности, подлая фраза:

— И знаешь, езжай обратно на Сретенку. Там тебе будет легче, и уж, конечно, там за тебя станут выдумывать и решать задачки.

Галя заплакала еще громче, а потом сказала:

— Я больше не буду.

— Чего ты не будешь? Решать задачки не будешь?

Что-то похожее на улыбку, снова слезы и опять:

— Я больше не буду.

Потом мы одну задачу выдумали вместе, потом она выдумала задачу сама, потом я ушла, сказав, чтобы она решила примеры самостоятельно и, уж разумеется, чисто и правильно. Она горячо обещала сделать так, как я прошу. По всем педагогическим и журналистским законам она должна была выполнить уроки как следует, чтобы доставить мне удовольствие. Вернувшись, я увидела, что все это не так просто: в тетрадке было много помарок и два примера решены неправильно. Обидно…

11 октября 46.

Сегодня Галя вернулась из школы на полтора часа позднее обычного. Мы уже стали даже волноваться. И вот приходит Галя и рассказывает следующее:

— У нас случилась ужасная вещь. Обещай, что никому не расскажешь. Ужасно подлый случай. Понимаешь, недалеко от меня сидит девочка Моисеенко. У нее есть часы. И вот на первом уроке она смотрела на часы, чтоб узнать, сколько времени осталось до звонка. А на втором уроке Ирина Николаевна спрашивает у нее: «Моисеенко, который час?» Моисеенко смотрит и видит: часов нет! Стала искать: в парте, под партой, в портфеле — нет часов! Тогда Ирина Николаевна стала обыскивать портфели — и у меня посмотрели. Опять нет часов. Тогда Ирина Николаевна говорит: «Девочки, лучше сознайтесь! Тогда я ругать не стану, а если не сознаетесь, милиция все равно узнает, кто взял, и родителям придется оплатить штраф, и уж, конечно, их вышлют из Москвы, куда-нибудь далеко». Потом она пошла за Ольгой Сергеевной, директором, а девочкам велела сидеть на месте. А девочка, которая сидит с Моисеенко, взяла тряпку и вышла из класса. Приходит Ирина Николаевна с директором и спрашивает: «Где Обухова?» И вот входит Обухова. Ей говорят: «Ты зачем выходила, если велели сидеть на месте?» Она отвечает: «Я хотела намочить тряпку, чтобы стереть с доски». Зачем стирать с доски, если доска и так чистая? И теперь, конечно, все думают на Обухову. А Ольга Сергеевна сказала: «Лучше сознайтесь, а то сейчас придет из милиции ищейка и может загрызть ту, которая взяла часы». А потом нас отпустили, хотя Обухова и не призналась.

13 октября 46.

Саша разговаривает сама с собой:

— Самое страшное, когда воруют маленьких детей. Они маленькие и могут испугаться. И какая же мать согласится отдать своего родного ребенка?

* * *

Галка на воскресенье ездит на Сретенку. В прошлый раз она вернулась огорченная: рассердившись на нее, Вова назвал ее «гитлериха».

* * *

Саша утверждает, что мы жили в Мамонтовке на улице «Здоровый бык». (Поселок назывался «Здоровый быт».)

19 октября 46.

— Мама, я не как кукушкины дети, я тебе помогаю, да? — говорит Саша.

Разговаривает она очень чисто, но некоторые слова давно уже и упорно перевирает: разгудили (разбудили), светочек (цветочек), пугоровичка (пуговичка).

21 октября 46.

Саша:

— Мама, ведь правда — у каждого человека есть или дочка, или сын, или собачка. Правда? Правильно я говорю?

24 октября 46.

На днях было обнаружено, что Саша умеет читать. Я написала «Оля». Саша сказала: «О-л-я, а вместе Оля!»

Тогда я написала «Маша», «Нюра», «Галя» и другие имена. Она все исправно прочла, осилила даже такие имена, как «Наташа» и «Тамара». Каждый день умоляет:

— Пожалуйста, позаймись со мной азбукой.

Занятие это заключается в том, что я пишу легкие слова (лоб, суп и имена), а она читает. Иногда происходят конфузы. Так Саша прочла по буквам Б-а-б-у-ш-к-а…

— Ну а вместе?

Саша, подумав:

— А вместе Петруша.

26 октября 46.

Видя, что я собралась уходить, Саша спрашивает, вернее утверждает:

— А мне — слушаться тетю Нюру и не мешать Гале?!

Запись А. Б.

Это потому, что я всегда завещаю сие, уходя. Папа.

(А. Б.)

Саша:

— Мама, есть такие люди, которые никогда не умирают?

27 октября 46.

Я пишу. Галя читает. Шура заперся в своей комнате. Все заняты. Саша изнемогает: — Мама, — говорит она, — скука идет.

Послонявшись некоторое время по комнате, она говорит мне:

— Мама, перестань работать. Папа работает, вот ему и дадут за это денежки. Зачем же ты работаешь? Нам хватит папиных денег.

Я молчу, продолжая работать.

Отчаявшись, Саша направляется к Гале: