Девочки из варьете. Зверь милосердия

Он провел меня в комнату, где на тумбочке стоял ночничок, а рядом — двуспальная кровать, а чуть в стороне — Односпальная. На двуспальной кровати лежали три мальчугана, и ещё двое — на односпальной. Все крепко спали. Подняв по очереди сыновей с односпальной кровати, Джон Эббот перенес их к братьям. Никто из детей не издал ни звука.

— Теперь она твоя. — Он указал пальцем на освободившуюся кровать. — Неприятности, Билл?

— Временные.

Могу чем-нибудь помочь?

— Пока нет.

Я с комфортом устроился на кровати, но сон не шел. В моем возбужденном мозгу, сменяя друг друга, мелькали лица Фэй Бойл, Глории Кордей, Джулии Дюпрэ. Я начал строить догадки, что бы могла мне рассказать миссис Люсьен. Свет ночника действовал мне на нервы.

На соседней кровати послышалось шевеление. Младший отпрыск Эбботов, не просыпаясь, поднялся и, переступив через братьев, вернулся на свою законную постель. Я подвинулся уступая ему место. Прижавшись ко мне, он обхватил мою шею руками.

Только тогда я сумел забыться сном.

VII

После завтрака с семейством Эбботов я отправился проведать свое жилище.

Моя квартира выглядела так, словно на неё обрушился торнадо. Четверо громил добросовестно отработали свой хлеб. Возможно, что и шлюха Дюпрэ, вернувшись вместе с Малли, приложила руку к погрому. Сорванные со стен картины, разрезанные и выпотрошенные матрасы и подушки, бумаги из ящиков стола, белье из шкафа валялись вперемешку на полу.

Ночные гости не оставили в покое и ванную — шторка душа была сорвана, рулон туалетной бумаги размотан. Они не пропустили ни одной мелочи, тем самым косвенно указывая на размер разыскиваемого предмета.

Мои нервы были напряжены до предела. Тщательно побрившись, я оделся и пошел предупредить Лу Эббот, что сегодня у меня прибирать не надо. Именно она, жена моего соседа, содержала в чистоте и порядке мое жилище. В непосредственной близости от её дома сидел на столбе телефонист, у него был вид обычного работяги, но сегодня никто не внушал мне доверия, и я тотчас вернулся к себе. Только тогда я заметил, что револьвера, оставленного мною на диване, более там нет. Это обстоятельство расстроило меня до такой степени, что я нарушил свое железное правило — не пить по утрам. Несколько глотков неразбавленного виски были для меня сейчас жизненной необходимостью.

Я снова вышел из дома, внимательно огляделся по сторонам, после чего направился к припаркованному в некотором удалении «бьюику». Улица жила обычной размеренной жизнью. Старушка вела за руку малыша. Молодые хозяйки спешили в ближайший магазин за покупками. Я завел двигатель и тронулся с места. Оранжевая иномарка, не отстававшая от меня кварталов шесть, свернула в сторону, и мои опасения, что меня ведут, развеялись. Ничего подозрительного вблизи заметно не было, но я по-прежнему не хотел рисковать. Свернув в противоположную от конторы сторону, я минут пять ехал по прямому, как стрела, участку дороги, где обнаружить хвост не составляло труда. Припарковав наконец «бьюик» в тихом переулке, я дошел до угла Сент-Кэтрин-стрит и, затесавшись в толпу пешеходов, прошмыгнул в подъезд своей конторы. Мои противники были дотошными парнями, хотя и не слишком сообразительными. Они вырубили дверной замок зубилом, в то время как могли просто потрясти дверь — она открылась бы без проблем.

Сейф в кабинете был взломан, его содержимое разбросано по полу. Я был рад, что не хранил в нем документов о прошлых и текущих делах.

После их визита бутылка водки, стоящая на письменном столе, оказалась наполовину опорожненной.

Я снова нарушил железное правило не пить по утрам, потом в очередной раз попробовал привести в порядок свои мысли. У противников было несомненное преимущество передо мной — они знали, что им требуется, для меня же смысл происходящего оставался туманным. Возможно, правда, пришло мне в голову, им неизвестно, что нашу улицу обслуживает ленивый почтальон.

Спустившись на первый этаж, я зашел в небольшую лавчонку, расположенную прямо под моим кабинетом.

— Привет, Тони, — сказал я. — Почту уже приносили?

— Конечно. — Наклонившись, он достал из-под прилавка пачку писем, которые почтальон не удосужился разнести по этажам.

Пять писем было адресовано мне, четыре из них не содержали ничего, кроме счетов. Последнее было в дешевом конверте, который можно купить в любой аптеке. Оно было толстым и тяжелым, а надпись на конверте сделана женской рукой.

— Благодарю, — сказал я.

Вернувшись в кабинет, я бросил счета на пол, где они остались лежать вместе с другим хламом, и открыл последний конверт.

В него были вложены короткая записка, пятидесятидолларовая купюра и второй, меньшего размера конверт из плотной оберточной бумаги. На его обратной стороне была сургучная печать. Он напомнил мне тот конверт, который я видел мельком в сумочке миссис Люсьен. Я отложил его в сторону, положил поверх него пятьдесят баксов и приступил к чтению записки. Она начиналась с сути, без преамбулы: