Девочки мадам Клео

– Я часто думала, доведется ли мне когда-нибудь увидеть, как ты приведешь домой молодого человека.

– Ты заставляешь меня краснеть.

– Тебя беспокоит, как ты будешь представлять его матери, да, любовь моя?

Сандрина внимательно разглядывала узоры изразцов на полу, потом, словно нехотя, кивнула.

– Ты же знаешь – ей он наверняка не понравится.

– Ну зачем ты, солнышко, так говоришь?

– Просто это заранее ясно. Ты же знаешь, какой у нее характер.

– Дрини, если уж у тебя хватило смелости привезти его домой, значит, хватит смелости не обращать внимания и на ее реакцию.

– Я не смелая, Марта. Я влюбленная.

– В данной ситуации это самое подходящее настроение, Сандрина. А теперь иди развлекай своего друга, а я пока займусь салатами. Я их даже не начинала готовить, а твоя мать вот-вот вернется.

Тита была уже дома.

Когда Сандрина вернулась в библиотеку, мать сидела в дальнем углу дивана, увлеченно беседуя с Джеми. Об искусстве, конечно.

После того вечера Сандрине во все оставшиеся дни каникул не удавалось побыть с Джеми наедине дольше нескольких минут.

Та весна должна была бы стать замечательнейшей порой в жизни Сандрины. Оставалось меньше месяца до выпускных экзаменов. Весь мир, казалось, лежал у ее ног. Но мир этот взорвался до срока.

Ранним апрельским утром, то хмурым, то пурпурным от ветра, Сандрина сидела на грязном подоконнике своей комнаты в общежитии немая от унижения. Наблюдая за тем, что происходит внизу под ее окном, всем сердцем желала только одного – бежать. Бежать прочь.

«Нет, – подумала она, – от себя не убежишь. Избавление от этой муки -может дать только смерть».

Сверху, из окна, была видна блестящая крыша лимузина матери, отражавшая низко висящие тучи. Тита Мандраки расхаживала взад-вперед возле машины по тротуару, отдавая приказания двум слугам, носившим пожитки Джеми Гейнджера в багажник.

Сандрина наблюдала за происходящим – онемевшая, обессиленная, разуверившаяся во всем. Не было теперь и гнева – он клокотал в ней раньше, когда мать убивала ее душу.

Тита смеялась, Тита по-девичьи хихикала, выводя трели, уверяла Джеми, что у него руки истинного художника, потом долго держала их в своих.

«Еще шампанского, Джеми?» – спрашивала она тогда и впивалась в его глаза своими темными глазами, искусно подведенными серебристыми тенями.

«Потанцуй со мной, Джеми», – требовала она тогда же и трепетно-завораживающим движением клала свою длинную тонкую белую руку на плечо его твидового пиджака, маня, обольщая, гипнотизируя.

Сандрина думала, что этот кошмар закончится для нее вместе с вечеринкой, что мать просто старается произвести на него впечатление. Но медленная казнь длилась сначала семь долгих, поистине убийственных дней, а потом еще дни и ночи – Сандрина уже не считала. Джеми все не уезжал. Добивая ее, он вел себя так, будто вообще ничего не происходило, – целовал в щечку утром и вечером.

Сердце разрывалось на части от звучавших как наваждение слов. Она уронила голову на колени и снова услышала голос матери, безжалостно, коварно уводящей от нее Джеми:

– Джеми, сегодня я обедаю с Энди Уорхолом. Хотите, познакомлю?

– Я закажу столик для нас четверых в «Котэ Баск» на половину первого. Ах, забыла, я договорилась с зубным врачом, Сандрина должна быть там в час.

Сандрина отправилась к зубному врачу; когда вернулась, в квартире никого, кроме Марты, не было. Мать и Джеми возвратились далеко за полночь. Утром он исчез, исчезла и мать. Позавтракав, Сандрина свалилась в постель, а к десяти часам температура у нее подскочила до сорока градусов. Марта ухаживала за ней до конца каникул, а когда температура наконец спала, сказала ей все. Ее мать украла Джеми в Антигуа...

Сандрина подняла голову и увидела, как из комнаты выносят огромный роскошный дорожный кофр, наполненный, вероятно, вещами Джеми. Она знала, что следующим выйдет Джеми, это было уже выше ее сил.

Она направилась к своей скомканной постели. На ночном столике стояла бутылочка с валиумом, которую она еще на Рождество взяла в ванной комнате матери. Она не станет писать даже записку. Единственный человек, которого волнует ее судьба, – это Марта, а она-то и так все поймет.

Психиатрическая лечебница Гроссмана в Поулинге, штат Нью-Йорк, ощетинилась постами круглосуточного дежурства – не столько ради того, чтобы не допустить бегства своих пациентов, сколько из стремления оградиться от оравы настырных газетчиков.

Тита Мандраки потратила почти два дня на хлопоты и бесконечные звонки своим многочисленным богатым и знаменитым друзьям, пока наконец ей не удалось упрятать туда дочь.

В первую неделю пребывания в лечебнице Сандрина только и делала, что спала. Ее встречи с доктором Гербертом Эпштейном начались на второй неделе. Прежде чем увидеть девушку, он пригласил к себе ее мать.