Девочки мои

«Но люди уходят после наших спектаклей потрясенными, преображенными, унося свет в душах, – наспех заспорила с собой Сима, стоя перед дверью младшей дочери. – Разве это не стоящее дело? А если говорить об эфемерности, так ведь и душа человеческая такова. Может, тогда не стоит и стараться ради нее? И тогда религия, литература, музыка, театр, живопись не нужны вовсе? Вот этим, попкорновым, точно не нужны…»

Она понимала, что несправедлива к американцам, и в этой стране не у всех мозги заплыли жиром. Концертные залы полны, и художники…

Дверь перед ней распахнулась так неожиданно, что Сима не успела додумать. И, очевидно, сожаление отразилось на ее лице, как случалось всегда, если она теряла мысль. И Лиза это сразу заметила, – тоже еще окончательно не утратила связи с тем прошлым, когда они были родными, – ощетинилась:

– Что ты хочешь?

«Боже мой, она скоро разучится говорить по-русски! Или будет коверкать слова и фразы, как голливудские актеры, играющие наших…»

– Тебе редко приходится общаться с русскими?

– Я с ними не общаюсь, – отрезала дочь, презрительно скривив рот. Когда-то она, засыпая у Симы под боком, несколько раз поворачивалась, прежде чем уснуть, и целовала мать в губы. – Они все воры. Ты зачем приехала?

– Повидать тебя. Вас с Ритой.

– Повидала?

Лиза уже хотела захлопнуть дверь, но Сима успела упереться в нее ногой. Колено заныло, удерживая напор ненависти, переполнявшей девочку.

– Пусти! – взвизгнула она, покраснев от натуги и гнева. – Я вызову полицию.

От изумления Сима так и обмякла, отступила:

– Что ты сделаешь?

Но Лиза уже и сама сообразила, что сболтнула глупость несусветную, даже почесалась от неловкости. Отвела глаза, буркнула:

– Ничего. Что тебе нужно в моей комнате?

– Всего лишь хотела взглянуть, чем ты сейчас живешь…

– Зачем это?

– Мне хочется это знать… Я буду представлять тебя в твоей комнате, когда вернусь домой.

Презрительная гримаска исказила лицо девочки почти до неузнаваемости.

«А у нее выразительная мимика, – непроизвольно отметила Сима. – Можно было бы попробовать поработать с ней на сцене. Господи, о чем это я?!»

– Думаешь, я заплачу от жалости?

– Ко мне? Нет, конечно. Может, от жалости к себе?

– А себя почему жалеть?

– Потому что ты уже с трудом говоришь по-русски! Боюсь, что ты уже и думаешь, как американка. И мир воспринимаешь с их тупым самодовольством.

Отступив, словно ища поддержки у ставших привычными вещей, Лиза прокричала, сжимая кулачки:

– Ты просто завидуешь! Вы там гниете в своей России, а у нас все есть!

– Я вижу. – Сима отважно шагнула за ней следом, быстро осмотрела комнату: постеры, компьютер, аудиосистема. Из книг – только учебники. – Я привезла тебе кое-какие книги.

– Зачем?

– Зачем книги? В великой державе этого не знают?

– Джоан Роулинг пишет по-английски. А что еще читать?

Симу бросило в жар, даже руки задрожали:

– Неужели ты действительно так думаешь? Если только пытаешься вывести меня из себя, то лучше не надо. Не унижай себя такими словами.

– Я не поняла, что ты сказала, – заявила девочка с вызовом.

– Ты все поняла. Давай не будем спорить… Я ведь только хотела узнать, хорошо ли тебе здесь?

– Хорошо!

«Когда человеку на самом деле хорошо, он не кричит об этом с таким напором», – подумала Сима с грустью. Но дочери улыбнулась:

– Ну, и слава богу! Теперь мне будет спокойней.

Стало заметно, что девочка слегка опешила:

– Это все?

– А что еще нужно, если тебе хорошо?

– И ты больше ничего не хочешь?

Сима вздохнула:

– Хочу. Я очень хочу усадить тебя на колени, обнять крепко-крепко, поцеловать твои волосы, твои глаза, щеки… И рассказать, как я люблю тебя. Но ты ведь, наверное, не позволишь этого?

Все Лизино личико напряглось, съежилось:

– Ты не захотела жить со мной! А теперь говоришь, как любишь!

– Что мне делать в этой стране? – взмолилась Сима. – В России мои зрители, мои актеры, воспоминания, вся жизнь! А тут – что?

– А тут я, – тихо сказала девочка. – Уходи. Я не верю, что ты меня любишь. Или это очень маленькая любовь…

…Закрыв альбом, Сима ладонью вытерла слезы – платка никогда не оказывалось под рукой. Старшая дочь даже не открыла ей.

Всю ночь Сима проревела в комнате для гостей, а утром Антон отвез ее в аэропорт и сам заплатил за перерегистрацию билета на более ранний рейс. С тех пор они больше не виделись.

* * *

– Зачем она пригласила автора? – спросила Наташа как можно тише, чтобы Сима не расслышала. – При нем как-то страшно играть… Так всегда делается?

Ангелина дернула губами, выразив неосведомленность:

– Я такого не помню. Правда, Андерсена как пригласить было?

– Вы ставили Андерсена?

– «Снежную королеву». Давно уже.

– Ты играла…

– Герду. Это была моя первая роль. – Ангелина улыбнулась, но улыбка вышла какой-то жалкой.

Проследив, как длинные пальцы без устали наматывают и распускают поясок летней юбки, Наташа быстро проговорила, наклонившись так, что их волосы примагнитились:

– Хорошо иметь такого друга, как Герда.

– Наверное, – отозвалась Ангелина равнодушно. – У меня никогда не было друзей.

– Никогда не было друзей? Совсем никогда?