Девочки с острыми шипами

Валентина благодарит нас, что позволили ей присоединиться, и принимается за еду. Она больше ничего не говорит, но что-то явно не так. Прежде всего, почему вообще она села с нами? Я наклоняюсь над столом, поближе к ней.

– Как ты себя чувствуешь? – спрашиваю я.

Валентина замирает, глядя на листик салата, который подцепила вилкой, а затем поднимает голову.

– Я чувствую себя хорошо, – механически отвечает она. – Антон смог помочь мне проработать мои проблемы. Мы завершили терапию контроля побуждений, и он предложил мне методики, которые помогают мне справиться. Сейчас я справляюсь на сто процентов. – Она улыбается. – Он мной очень гордится.

Беспокойно поерзав на месте, Сидни поворачивается ко мне. Но я продолжаю наблюдать за Валентиной. Она поднимает вилку и невозмутимо принимается жевать салат. Все сидят тихо, а потом Аннализа нетерпеливо вздыхает.

– Что случилось с тобой в автобусе? – спрашивает она у Валентины. Ты намеренно не подчинялась смотрителю. О чем ты вообще думала?

Валентина прожевывает и глотает салат, промокает уголки рта салфеткой и только потом поднимает на нас взгляд.

– Я проявила непослушание, – просто отвечает она. – Я сожалею о выборе, который тогда совершила. Но Антон смог помочь мне проработать мои проблемы. Мы завершили терапию контроля побуждений, и он предложил мне методики, которые помогают мне справиться, – повторяет она, словно произносит это впервые. – Сейчас я справляюсь на сто процентов. – Она улыбается. – Он мной очень гордится.

Аннализа, побледнев, смотрит на меня. Заученный ответ Валентины отпугивает нас, и мы прекращаем расспросы. После терапии контроля побуждений ученицы обычно сидят отдельно и ведут себя тихо – по крайней мере, какое-то время. Я никогда раньше не замечала подобных изменений в поведении. Валентина кажется погруженной в себя, более сдержанной.

В конце концов, мы никогда раньше не спрашивали у других девушек, за что именно их отправили на терапию контроля побуждений. Мы принимали последствия, считая их заслуженными, и двигались дальше. Возможно, наш вопрос оказался слишком личным. Нам следовало бы придерживаться школьных правил насчет того, что девушкам после терапии нужно больше личного пространства, даже если Валентина сама почему-то решила сесть с нами.

Чтобы заполнить паузу, Бринн начинает снова разговаривать о платьях, и остальные девочки с облегчением присоединяются. Но я не перестаю думать о том, как изменилось поведение Валентины, наблюдая за тем, как она ест. Тихо и мирно.

Обратив взгляд на учительский стол, я замечаю, что вместе с преподавателями сидит и смотритель Бозе.

Он наблюдает за нами. Его внимание почему-то пугает меня, словно он наблюдал за мной все это время, а я заметила это лишь сейчас. Чтобы он не счел меня неблагодарной, я киваю, благодаря его за заботу, и он подчеркнуто медленно кивает мне в ответ. Я доедаю свой обед в молчании.

Вскоре нас отпускают с обеда. Аннализа и Леннон Роуз сегодня убираются в столовой, а остальные расходятся по комнатам, чтобы подготовиться к сегодняшнему приему.

Я иду вместе с Сидни, но по пути оглядываюсь на Валентину. У нее пустое, отсутствующее выражение лица. Но, заметив мой взгляд, она тут же улыбается. Я быстро оборачиваюсь и беру Сидни за руку.

– …и я пообещала Леннон Роуз, что сегодня помогу ей накраситься. – Сидни продолжает фразу, начало которой я не расслышала. – У меня есть синие тени, которые идеально подходят к ее платью.

– Я зайду к тебе до общего сбора, чтобы у тебя поучиться, – говорю я.

Сидни улыбается, отвечает, что мы увидимся позже, и удаляется в свою комнату. Когда дверь за ней закрывается, я поворачиваюсь к своей и подпрыгиваю от неожиданности, внезапно обнаружив, что осталась одна в коридоре с Валентиной. Она выжидательно стоит на месте, глядя на меня, и наклоняет голову набок.

– Недавно мне вспомнилась очень забавная история, – произносит она, и ее голос доносится словно издалека. – Помнишь, как однажды Аннализа попросила нас покрасить ее волосы желтой краской? Она сказала, что должна быть блондинкой, а не рыжей. Она ужасно расстроилась. Так что ты украла краски из кабинета рисования и перекрасила ее волосы. Получилось великолепно, а Антон разъярился на тебя.

– О чем ты? – спрашиваю я. – Такого… такого никогда не случалось.

Валентина улыбается.

– Тогда все было так замечательно, – добавляет она, не обращая внимания на мои слова. – Мне этого не хватает.

Я никогда не воровала краски и уж точно не раскрашивала волосы Аннализе. Наверное, Валентина еще не до конца пришла в себя после терапии контроля побуждений, и из-за этого у нее путаются мысли. Может, нам стоит сообщить Антону?

– Ладно, увидимся на приеме, – вежливо говорит Валентина.

Резко повернувшись, она направляется в свою комнату и с тихим щелчком закрывает за собой дверь.

Я еще некоторое время стою в коридоре, совершенно растерянная, слегка испуганная. Но вскоре это чувство уходит, и я решаю, что позже спрошу мнения Сидни, когда зайду к ней.