– Нет, дорогуша, – говорит Ева. – Прости, но она пробудет в городе все выходные. Ты насчет завтрашнего дня посещений? Ей очень жаль, но она не сможет прийти, но я уверена, ты будешь выглядеть превосходно.
– Спасибо, – говорю я, чувствуя, как упало сердце. – А может, папа дома? Я бы хотела поговорить с ним.
– Он уехал вместе с мамой, – произносит Ева, словно предугадывая мое разочарование, – но ты всегда можешь поговорить со мной, душенька, – продолжает она. – Я тут именно для этого.
И она действительно
Мы никогда не путешествовали, а сейчас родители все время в разъездах. Наша жизнь дома была такой же монотонной, как сейчас моя жизнь в школе. Пока я не приехала сюда, со мной никогда не случалось ничего нового. Пока я не встретилась с другими девочками.
– Я беспокоюсь о тебе, Мена, – заявляет Ева. – По голосу слышу, тебя что-то тревожит. Все в порядке? Как дела в школе? В расписании сказано, что сегодня у вас была экскурсия – как она прошла?
Мне бы не хотелось рассказывать Еве о случае на заправке, но я не могу соврать ей. Это было бы очень дурно – все равно что соврать родителям. Кроме того, я не хочу, чтобы она рассказала моим родителям, будто считает, что у меня
Наматывая телефонный провод на палец, я прислоняюсь спиной к стене. Сначала я рассказываю про Федеральный цветник и дождливую погоду. Чем больше я говорю, тем сильнее чувствую, как моя кожа горит от стыда.
– Водителю автобуса пришлось ненадолго остановиться на обратном пути. В магазине был мальчик, и мы с ним разговаривали, но тут пришел смотритель и сказал мне, что пора идти. Я… не послушалась сразу.
Долгая пауза.
– И что потом? – спрашивает Ева.
– Мое поведение скорректировали, – отвечаю я. – Доктор Грогер уже поговорил со мной об этом, так что…
– Почему тебе понадобилось идти к доктору? – перебивает она. – Мена, ты заболела?
– Нет, – поспешно отвечаю я. – Все в порядке. Просто поцарапалась, но все уже исправлено. Шрама не будет.
– А твое поведение? – продолжает спрашивать она. – Оно тоже исправлено?
От холодности, которую я отчетливо ощущаю в ее голосе, мне становится в десять раз хуже. Мои глаза наполняются слезами.
– Да, Ева, – пристыженно говорю я. – Доктор совершенно прав, мне нужна была корректировка. Этого не повторится. – Я быстро вытираю слезы, прежде чем они успеют испортить мой макияж.
– Приятно это слышать, – говорит Ева. – Мы все хотим, чтобы ты проявила себя наилучшим образом. А хорошие девочки следуют правилам. Иначе твои родители очень расстроятся.
– Я бы хотела поговорить с ними об этом, – умоляюще произношу я. – Если бы только я могла им все объяснить, я уверена, что смогла бы…
Ева обрывает мою просьбу.
– Твои родители очень заняты. У них нет времени слушать твои извинения. Ты должна сосредоточиться на своем обучении, Филомена. Именно в это они вкладывают свои средства.
Напоминание об этом словно обжигает мне лицо.
– Понимаю, – тихо говорю я. – Простите, что подняла эту тему.
– Все в порядке, – отвечает Ева уже более мягко. – И возможно, твоим родителям не нужно знать
– Я была бы очень благодарна, – говорю я. – Не хочу их разочаровывать.
– Мы верим в тебя, Филомена, – говорит она от их имени. – А теперь… разве ты не должна быть на уроках? – насмешливо добавляет она.
Рассмеявшись, я шмыгаю носом, отгоняя слезы.
– Да, – отвечаю я, радуясь, что Ева не сердится на меня. Она всегда мне сочувствует. – Я как раз шла в класс. Передашь родителям, что я звонила? Мне… мне очень хочется с ними поговорить.
– Разумеется, – с теплотой в голосе говорит Ева. – Когда они вернутся из своей поездки. А
Я обещаю, что так и сделаю, вешаю трубку и направляюсь на урок. Чувство одиночества почти исчезло из моей груди.
Опустив голову, я иду на урок скромности и приличий, опасаясь, что профессор Пенчан отчитает меня при всех. Я все еще немного напугана после упреков доктора Грогера, после разочарования Евы.