Девочки-шпионы, или Великая Китайская стена

…Я лишь недавно вернулся из своей первой командировки. Написав пару томов отчетов руководству, я оказался на курсах повышения квалификации в том же секретном учебном заведении, которое закончил. Там все о чем-то друг другу рассказывали. Как я догадался, рассказывали лишь о том, что им разрешили начальники, предварительно прочитав отчеты новичков. Больше я почти никого из своих сокурсников не видел. Кроме двоих человек.

* * *

Забегая на много лет вперед, скажу, что этого Сергея — провокатора, с манерами и языком настоящего француза, я встретил позже в Париже, на выходе из билетных касс Парижской Оперы. И сразу вспомнился мне тот наш с Сергеем разговор, который в свое время моему отцу показался явной провокацией. Я и по сей день не знаю, был ли Сергей или как там его звали в его новой жизни, провокатором или просто самодовольным болтуном. Но факт остается фактом: мнениями мы тогда обменялись. А в Париже, выйдя со мной на столь явный и нахальный контакт, он подписал себе и своему папе смертный приговор. Своей наглостью он перечеркнул жизни еще нескольких, слишком опасных для меня людей.

* * *

Мы шли с ним не спеша, по затопленной весенними ручьями улице, в пивную, расположенную недалеко от заводской проходной известного сибирского завода. Считалось, что в таких районах меньше всего вероятность напороться на коллег и представителей иностранных резидентур. Шли и как бы непринужденно болтали. Хотя я аж вспотел от стремительных переходов моего собеседника от одной опасной темы к другой:

— Денег, которые зарабатывают в разведке, никогда не хватит на нормальную жизнь. Значит, либо надо воровать, либо продаваться врагам.

— И получить за это автокатастрофу за кордоном или пулю в России.

— Это зависит от того, с кем делиться.

— Деньгами?

— И деньгами, и секретами, и явками, и много чем другим. Все ведь живые люди! И тоже жить хотят.

— А мне казалось, что все работают за идею и звездочки на погонах.

— Советую делать вид, что ты так и продолжаешь считать! Целее будешь.

— А чем я должен делиться, если у меня ничего нет?!

— Пока не должен. Именно потому, что у тебя пока ничего нет. Но наступит время, когда тебе могут поручить рулить большими деньгами. Или владеть большими секретами.

— И что, я должен буду секреты продать, а деньги разворовать, поделившись с начальником?

— Что-то типа того.

— Не понял.

— Ты со временем все поймешь. А пока слушай, что я тебе скажу. Любой, или практически любой из начальников управления нашей конторы контролирует большие деньги. Время от времени суммы бывают столь значительными, что люди, облеченные властью решать и тратить, начинают порой выстраивать не разведывательные операции, а операции по инвестированию, отмыванию, наращиванию и выведению из под контроля конторы ее же капиталов. Все это делается как бы в целях оперативной или даже стратегической необходимости. А на деле, происходит примитивное воровство, которое покрывается вышестоящими начальниками. Разумеется, если те тоже в доле.

— Ты не слишком ли фантазируешь?

— Я вообще не фантазирую. Я просто хочу однажды оказаться с тобой в доле. И урвать свой кусок пирога. Понял?

— Понял. Значит, урвешь. Но без меня. Хорошо?

— Не кажи гоп, пока не перескочишь.

— Ты что это не на своем любимом диалекте заговорил?

— Откуда ты знаешь про то, что я люблю?

— А про меня ты откуда и что знаешь?

— Я про тебя знаю все. Потому что мой папа твоего хорошо знает. Но у моего — биография правильная. А у твоего — подозрительная. Одно слово — не выездной из перебежчиков.

— А что это ты за него переживаешь?

— Я не за него, я за тебя. Ну, и себя тоже хотел бы не обидеть при случае. Когда стану генералом. Я, может, и раньше до денег дорвусь.

— А ведь и вправду дорвешься!

— Вот именно! И мне не нужны идейные мальчики, или, наоборот, мальчики, с пеленок ворующие у государства вместе со своими родителями в атмосфере ими же созданной государственной тайны. Это не каламбур — это жизнь.

— А чем же я хорош для твоих грандиозных планов?

— Не знаю. Но мой папа сказал, что из всего нашего выпуска ты один — настоящий джентльмен.

— Скорее, джентльмен, выросший в теплице. Потому что я их увидел впервые — не считая, конечно, моего папу — в двадцать три года. И мне, кстати, не показалось, что они святые.

— Я не о святости. А о добросовестном выполнении взятых на себя обязательств.

— Это само собой.

— Вот это и имел в виду мой папа. Ладно, вот и пивбар, пошли пиво пить и о ерунде болтать.

* * *

Всего три года, которые длилась моя первая командировка, понадобилось мне, чтобы окончательно убедиться, насколько я далек от своей Родины! От России! Мыслями. И чувствами. Вот ведь и мама, и папа здесь! И родился я на этой земле! И школу здесь закончил, и два учебных заведения осилил с успехом… Только к чему все это перечислять, если я с самого начала чувствовал, что живу на чужой земле!