Девочки Талера (СИ)

— Что ж ты тут бухаешь, Талер, а она там сама? — вдруг спрашивает Рубан, икнув.

— Это тебя не касается, — стараюсь не материться, помню обещание.

— Всю душу, мать ее, — Рубан кривится и с силой бьет кулаком по груди, — всю душу она мне вымотала. Я же любил ее, так любил, а она…

Борюсь с отчаянным желанием зарядить ему с ноги или хотя бы задвинуть локтем по пьяной роже. Общественное место все-таки, я же за границей, а не дома.

— Ты, Рубан, козлина и удод, — говорю и стараюсь, чтобы язык не заплетался. — Какая же это любовь, если ты их на ресторан променял? Ты с тех пор, как я их увез, ни разу о сыне не спросил. Ни разу увидеть его не захотел. Ладно, Доминика, она теперь моя жена, но как ты, дятел ощипанный, мог сына продать?

Он разворачивается ко мне, смотрит как будто это с ним бокал вискаря заговорил. А потом его глаза делаются совсем дикими.

— Сына? А ты и правда придурок, Талер. Недаром говорят, что тебе все мозги отстрелили. Да разве бы я продал своего сына? Да разве я бы отдал ее тебе, если бы она со мной… хотя бы раз…

У меня в голове медленно-медленно начинают вращаться шестеренки, и пока доходит смысл сказанного, Рубан как с цепи срывается.

— Да ты между нами все это время стоял, Талеров. Если бы ты сдох, она бы поплакала, а потом все равно меня полюбила. Полюбила, если бы не ты. Но ты всегда был, Талер, везде. Она же целоваться со мной не могла, отворачивалась. В постели как заледеневшая вся была. Мне проще было себе куклу резиновую купить, чем с ней… Зато ночью как прижалась: «Тим, Тимур, люблю», — он передразнивает, а у меня душу в клочья рвет. На ошметки. — У меня все что могло, упало. Я в другой комнате спал, чтобы только она меня тобой не называла.

— Ты хочешь сказать, — в горле сухо и во рту тоже, — что ты с ней не спал, Рубан? И Тимоха… мой?

— Ты в зеркале себя давно видел, Талер? — Рубан зло сверкает глазами, и подо мной опасно качается пол. — Он же твоя копия, и назвала она его Тим. Я просил аборт сделать, Полинка такая маленькая была, она так плакала, когда ее от груди отнимала, у меня нервы не выдерживали. А как ее токсикоз мучил! Я все это видел, старался поддержать, только я ей нахер был рядом не нужен, она о тебе все время думала. А ты в тюряге прохлаждался. Ненавижу я тебя Талеров, знал бы ты, как я тебя ненавижу!

Рубан наклоняется ко мне, а мне ничего не видно. Сижу оглушенный и ослепленный. Мой. Все время был мой. Тимоха мой! Хочется кричать громко, чтобы все слышали. У меня сын есть, люди! У меня есть сын!

Поворачиваюсь к Рубану

— А я тебя люблю, Рубан. Клянусь, люблю. Хочешь, даже поцелую?

Он в страхе отшатывается, на лице написано омерзение, а я не гоню, я его по настоящему готов расцеловать. Мой Тимоха! Они все трое мои!

Хватаю его за затылок, тяну к себе. Он глухо матерится и отбивается. Но я сильнее.

— Саня… да не дергайся ты, послушай. Саня, — я его почти обнимаю, — хочешь, я тебе еще один ресторан подарю?

* * *

В отель возвращаюсь почти трезвый.

— Ваша посылка, — администратор отдает Илюхе увесистый пакет.

Поднимаемся в номер, меня все еще потряхивает. Не звоню Нике, боюсь. Надо успокоиться, я не совсем сейчас в адеквате.

Кручу в руках пакет и вижу, что это от Доминики. Ее счастье, что я не рядом, снял бы ремень и отходил по круглой, аккуратной попке… Так, не туда меня несет.

Илюха подает нож, вскрываю упаковку. Сердце срывается вниз и повисает на тоненькой ниточке. Тоненькой как моя Доминика. Наверное, оно только поэтому не разбилось.

— Может, вы присядете, Тимур Демьянович? — с тревогой спрашивает Илья, и я опускаюсь на первый попавшийся стул.

Я их сразу узнал, Игоря и Полину Большаковых. Отца с матерью. А на руках у мамы мой Тимон сидит. И где глаза мои были? Правду Рубан сказал, вот кто точно ресторан заслужил.

А я не заслуживаю этой девочки, которая мне и дочку родила, и сына, как обещала.

Согнутыми пальцами тру уголки глаз, тыльной стороной ладони вытираю щеки.

Я даже спасибо ни разу не сказал. За что мне такое счастье? Сын. А еще Полька, мое сердце ходячее. Что я там хотел, остров? Значит, будет остров. Все будет, только чтобы позвала. А не позовет, буду за забором стоять и смотреть на нее, лишь бы только быть с ними рядом.

— Илья, узнавай расписание. Первым же рейсом вылетаем.

— А куда, Тимур Демьянович? — переспрашивает осторожно.

— Домой летим, Илюша. Домой.

* * *

— А ты уверен, что он ей нужен, этот остров? — серые, со стальным отливом глаза, смотрят на меня, не мигая.

Давно я с Шерханом не виделся, отвык. Сижу перед ним, а у самого как будто под задом пригорает, не знаю, куда деть руки. Хочется вскочить и по струнке вытянуться, хоть я в армии и не служил.

По молодости и с непривычки и обоссаться можно от такого взгляда. Что тут скажешь, это или дано, или нет. Такие как он сто пудов раньше армиями командовали, на лошадях скакали и в бой тысячи поднимали. Это сейчас они все больше по кабинетам.