– Лэйси! Боже, да заткнись ты!
– А что такого, это же абсолютно нормально. И даже полезно.
– Я больше не хочу тебя слушать.
– Ты становишься женщиной, в тебе просыпаются желания…
– Я тебя ненавижу.
– О нет, ты меня любишь.
– Размечталась!
– Брось, Декс. Прости, но ты и сама знаешь, что любишь меня, точно знаешь. Скажи это. Скажи.
– Не буду.
– Ты меня любишь, любишь, любишь, любишь, любишь, любишь.
– Лэйси, отвали.
– Не отвалю, пока не скажешь.
– Тогда ты успокоишься?
– Ни за что!
Я помедлила, мысленно проговаривая слова, пробуя их на языке, отливая в подходящую форму, беззаботную и непринужденную.
– Ладно. Я тебя люблю. Хоть ты и сексуально озабоченная.
Она не успокоилась.
Я без вопросов понимала, что из комнаты лучше не выходить, но Лэйси заснула, а ванная находилась дальше по коридору, и я не видела ничего плохого в том, чтобы пойти на голоса, без труда ориентируясь в темноте, поскольку дом повторял наш. Я точно знала, на сколько ступенек можно потихоньку спуститься, не будучи замеченной.
Мужчина, которого Лэйси называла Ублюдком, оказался ниже ростом и стройнее, чем я представляла, у него были очки в тонкой оправе и неожиданно седые волосы. Мать Лэйси стояла перед ним на коленях в белом лифчике и трусах, сцепив пальцы и устремив взгляд на черные туфли Ублюдка.
– Боже, прости меня… – говорила она.
– За то, что я напилась, – подсказывал он.
– …За то, что я напилась. За то, что проявила слабость. За…
– За то, что поддалась искушениям своего распутного прошлого.
– За то, что поддалась искушениям.
Он грубо пнул ее носком туфли в живот.
– …Искушениям своего распутного прошлого, – поправилась она.
Мне казалось, я вижу по телевизору сцену из фильма.
Мать Лэйси плакала. Где-то за моей спиной ей вторил младенец.
Она попыталась встать, но Ублюдок двумя пальцами нажал ей на плечо и покачал головой. Она вновь опустилась на колени.
Ребенок заходился в плаче, и даже я ощутила ее, эту боль – провозвестницу моего материнского будущего, первобытный призыв: успокой его, убаюкай, спаси.
– Я ему нужна, – пробормотала мать Лэйси.
– Раньше надо было думать. – Голос его звучал так невозмутимо, так рассудительно, будто они вдвоем сидели за столом и обсуждали долг по кредитной карте. – Ты не испортишь моего сына, как испортила свою дочь, – сказал он.
Она кивнула.
– Повтори.
– С Джеймсом-младшим я буду больше стараться.
– Ты начнешь уважать себя.
– Я начну…
– Больше никакой дряни.
– Больше никакой…
Ребенок плакал.
Тут я почувствовала прикосновение к плечу, достаточно легкое, чтобы не вздрогнуть, а может, я не вздрогнула, потому что ощутила присутствие Лэйси.
– Из дома можно выйти через кухню, – прошептала Лэйси безо всякой необходимости, потому что в наших домах все было устроено одинаково, в том числе и черный ход. Я первой скользнула во тьму; любые звуки перекрывал все усиливавшийся плач ребенка, и мне пришлось подавить порыв вернуться за ним и увезти его вместе с Лэйси из этого дома, но ведь он мне не брат, да и водить машину умела только у Лэйси. Не мне претендовать на роль спасительницы.
Она тихонько затворила за нами дверь и, пока мы садились в машину и отъезжали, не промолвила ни слова.
И музыку не включала.
– Ты хочешь домой, – изрекла она наконец.
Это был не вопрос, но я знала, что меня ждет, если я отвечу «да». Конец всему.
Теперь я поняла: это проверка. Может, весь этот вечер был проверкой. С Лэйси не угадаешь, развиваются ли события своим ходом или подчиняются ее закулисным махинациям, но, напомнила я себе, всегда безопаснее предполагать второе.
С проверками я справлялась на ура. Дотянувшись до Барби-магнитолы, я нажала кнопку и начала напоказ трясти головой в такт сильным долям Курта.
– Поехали на озеро.
Озеро в феврале: мокрый снег и мерцание звезд. Полностью в нашем распоряжении. Ветер, вода, небо и Лэйси. Больше мне ничего не надо.
– Предки – дебилы, – сказала я.
Она пожала плечами.
– Все кругом дебилы, кроме нас, – добавила я.
Мы называли озеро нашим, но мы владели им только в том смысле, в каком владели всем вокруг: потому что мы были тут, потому что тайный мир, созданный нами для себя, целиком принадлежал нам. Он состоял лишь из тишины и простора, потому что нам нравились только холод и дождь.
Идею подала Лэйси. Пусть вода отпугивает остальных. Мы будем нимфами и наядами, порождениями влаги и глубины.
Это я рассказала ей про них. Про нимф, наяд и селки[15]
. Они не попадались в тех книжках, которые читала Лэйси. Она знала сирен (из «Одиссеи») и русалок (из комиксов). Об остальных она услышала от меня.Она уверяла, что умеет дышать под водой, и я почти верила, что это правда и что она волшебница. Водяные существа, по ее словам, чужды лесу, и только этим она объясняла, почему мы должны держаться от него подальше. Никакого леса, только озеро, и меня это устраивало. Я не могла дождаться, когда потеплеет и я увижу, как она плавает.