Девственная селедка

– Тоник, лучше расскажи, как ты живешь? Чем занимаешься? Семьи, как я понимаю, нет?

– Дважды был женат. Но неудачно. Детей почему-то Бог не дает. Но я не жалею. Как погляжу на друзей своих… У одних два сына наркоманы, у других дочь оголтелая гринписовка, совсем сумасшедшая, у кого-то дочь проститутка… Ну а ты, брат? Тоже бездетный холостяк?

– Увы. Но хватит о грустном. В холостой жизни тоже масса плюсов, а о пресловутом стакане воды нам еще рано задумываться, ты согласен?

– Безусловно.

– Пироги с капустой по-прежнему любишь?

– Родька, ты помнишь? – вдруг страшно умилился Платон.

– Помню, конечно. И тебя дома ждет пирог.

– Здорово…

– Скажи, а с чего это ты вдруг решил навестить родные пенаты?

– Старею, наверное. Вдруг стала сниться одна девчонка, о которой не вспоминал давным-давно.

– Так ты к девчонке приехал? Она, небось, уже бабулька?

– Да нет, зачем она мне, и где ее искать? Просто эти сны растревожили и я решился…

– Ну и молодец! – Родион хлопнул брата по плечу.

– А чем же ты теперь занимаешься?

– Журналистикой.

– Вот как! Интересно… А как же вулканы?

– Это первая любовь. А с первой любовью редко остаешься на всю жизнь. У нас же невозможно было одно время заниматься наукой.

– И о чем ты пишешь? О политике?

– О нет, это не моя сфера. Я пишу о разных странах, много путешествую… вернее, путешествовал, сейчас вместе с другом издаем журнал о путешествиях и туризме.

– Тебе это интересно?

– Весьма.

– И судя по твоей машине, приносит доход.

– Приносит.

– Родька, а мама… Как она умерла?

– Знаешь, давай в машине не будем об этом говорить. Оставим печальные темы на потом. Успеется.

– Хорошо, как скажешь…

Они замолчали. Платон смотрел в окно и не узнавал родной город. И брата в общем-то тоже… Он стал вальяжным, невозмутимым, и слегка по-русски расхлябанным. А Платона не отпускало нервное напряжение, в котором он жил все эти годы… Мы, наверное, уже несовместимы… хотя я по-прежнему люблю его… еще бы, старший брат… Как я им гордился в школе. Да и потом… Он казался мне бунтарем, немыслимым храбрецом. А какие фотографии он привозил из своих экспедиций. Потоки раскаленной лавы… Это было так красиво и романтично. Помню, эта дурочка Ева стояла возле одной из таких фотографий, а потом вдруг сказала: «Знаешь, Тоник, твой брат жутко смелый, я бы ни за что на свете не полезла в такое пекло».

Платон тогда обнял ее и спросил: «А со мной тоже бы не полезла?» А она засмеялась: «Да ты и сам бы не полез… Я права? А твой брат, он герой, наверное…»

«Папа говорит, что не герой, а просто дурак».

А она тогда так усмехнулась… скривила губы. Романтическая девочка была… Я потом встретил ее подружку, кажется, ее звали Женькой, да, точно, и эта Женька сказала, что у Евки шарики за ролики зашли, и она втюрилась в какого-то старого мужика и уехала с ним куда-то… то ли в Сибирь, то ли наоборот за границу… Не помню… Да и вообще, сдалась мне эта Ева…

– Родь, это что, улица Горького?

– Да, теперь Тверская…

– Да-да, это еще при мне переименовали, кажется…

– Тоник, а ты где, собственно, сейчас живешь?

– В Нью-Йорке. Я так люблю Нью-Йорк. Правда, мне приходится два часа ездить на работу. К тому же сейчас практически невозможно нормально продать квартиру. Я хотел купить дом за городом… поближе к работе, но… А ты был в Нью-Йорке?

– Да, и неоднократно…

– Что ж ты меня не нашел?

– Я подумал, раз ты не объявляешься, значит, не больно-то я тебе нужен. Но, должен признаться, когда бывал в Нью-Йорке, всегда внимательно всматривался в лица… Безотчетно… видимо, все же хотел тебя встретить. Ты молодчина, что приехал! Я рад, братишка, правда…

– О, Кутузовский! – воскликнул Платон. – Его не переименовали?

– Нет. Кутузов по-прежнему в чести.

Квартиру Платон не узнал. Только отдельные вещи. Отец любил антикварную мебель, и старший брат, похоже, унаследовал эту любовь.

– Красиво… Но не узнать… О, буфет на месте! Хорошо…

– Будешь жить в моем кабинете… Устраивает?

Стены кабинета были увешаны большими фотографиями. Все знакомо – вулканы, потоки лавы. Родион на фоне извергающегося вулкана…

– Все-таки помнишь еще свое прошлое? Или боишься забыть?

– И то и другое. А хочешь, я тебе свою спальню уступлю?

– Нет-нет, тут отлично.

– Ну что, сразу к столу или хочешь отдохнуть? Ты в самолетах спать можешь?

– Да. Я спал. А вот есть хочу страшно. Но сперва приму душ.

– Я покажу, где ванная.

– Родька, ты спятил? Я в этой квартире вырос. Найду как-нибудь.

– Прости, я сдурел. Там синий халат и синие полотенца твои.

– Спасибо!

– Думаю, посидим по-братски на кухне, а?

– Еще бы! Только на кухне!

Кажется, он нормальный парень, подумал Родион. И это здорово… Я действительно рад.

Через четверть часа Платон явился на кухню, чистый, свежевыбритый и уже одетый. Родион как раз ставил в микроволновку тарелку с нарезанным пирогом.

– Родька, ты что, научился печь пироги?

– Да нет, я на такие подвиги неспособен.

– Уже одно то, что ты не забыл, подвиг! А кто пек несущественно.

– Бульон будешь? И что ты пьешь?

– Ох, все-таки перелет сказался… Я же привез шикарный виски…

– А как насчет водочки? На черносмородиновых почках?

– От мамы осталась?