Девственница

Нет — король стоял передо мной. Сдерживая слезы, он высвободился из моих рук, и с каждой секундой мантия королевского величия окутывала его все плотнее. Даже на первый взгляд Эдуард показался мне выше, прямее, неподвижнее, и в его бледных глазах появилось какое-то новое выражение — отстраненность. Я смиренно опустилась на колени рядом с лордом Гертфордом и оставалась в таком положении, молясь и всхлипывая, еще долго после того, как новоиспеченный король в сопровождении темнолицего графа удалился в свои покои.

Следующий день был последним днем января тысяча пятьсот сорок восьмого года от Рождества нашего Господа, и в этот день они уехали с рассветом, когда свинцовое небо нависло над домом и вся земля оделась во вдовьи одежды. Мне было предписано советом присоединиться к вдовствующей королеве в ее трауре, и вскоре я в сопровождении своей свиты и вооруженной охраны была уже в пути; наши лошади слепо брели против восточного ветра, хлеставшего им в морды мокрым снегом. Эдуарда отвезли в Тауэр и там провозгласили королем. В это время мой отец отправился в последний поход на запад, как король Артур из легенды, уплывший к заходящему солнцу. Тело доставили в Виндзор, где в часовне святого Георга его с величайшей торжественностью опустили в могилу, а придворные и государственные мужи сломали свои жезлы и бросили их на гроб.

Спустя несколько дней состоялась коронация Эдуарда, однако было решено, что мне и Марии не обязательно присутствовать при этом событии в самую суровую февральскую стужу и промозглые желтые туманы. Но ничто не могло омрачить восторженной радости, с которой люди встречали нового короля из рода Тюдоров. В Чипсайде мальчишка не старше пяти лет выбежал вперед, чтобы прочесть балладу, недавно сочиненную для такого случая:

Пой веселую песню, сердце, и не грусти никогда,
Наша радость — король Эдуард в короне и на троне.
Петь грустную песню нам, больше пристало,
Но веселая приятней, чтоб наши сердца радовались,
Поэтому пой веселую песню, сердце, и не пой грустную.

Там, было еще восемь таких же дурацких, корявых стишков, и остается только благодарить Господа, что из-за молодости Эдуарда церемонию сократили, иначе ему пришлось бы выслушать их четыре десятка.

В тот вечер для его детского сердечка был припасен подарок: когда он сидел за пиршественным столом в новой, специально сделанной по его маленькой мерке короне на бровях, в зал Вестминстерского дворца на огромном боевом коне въехал сэр Эдвард Димоук, с головы до ног закованный в белые с золотом латы, и поклялся вызвать на смертельный поединок всякого, кто не признает Эдуарда своим королем и повелителем.

«Я поднял за его здоровье золотой кубок, — писал мне Эдуард своим старательным каллиграфическим почерком, — и поблагодарил его за труды». Читая это, я убедилась, что он проявил себя Тюдором до кончиков пальцев.

Но все же слова Священного Писания звучали у меня в ушах: «Горе тебе, земля, когда государь твой — отрок». Теперь я понимала страх, терзавший моего отца и побуждавший его очистить двор и государственный совет от опасных людей, — он страшился оставлять Эдуарда во власти двух его дядей и регентского совета, составленного со всевозможной тщательностью.

Как его боялись, когда он был жив! Но кто же боится мертвых? Его тело не успело еще остыть в могиле, а прожорливая моль королевства уже вгрызлась в его наследство. Не надо было обладать даром ясновидения, чтобы читать между строк письма Эдуарда: «В Тауэре мне сообщили, что волею совета мой дядя Гертфорд назначен моим опекуном и лордом-протектором королевства».

Уже? Встревоженная, я задумалась. Ведь Генрих искал способ, который позволил бы предотвратить передачу всей полноты власти в руки одного человека?

«И хотя в завещании нашего отца этого не было, — бесхитростно продолжал Эдвард, — лорд Паджет, который раньше был сэром Вильямом, уверил меня в обратном. Будучи секретарем совета, лорд Паджет получил последние указания Его Величества, чтобы все его обещания и намерения были исполнены вне зависимости от того, были они записаны или нет. Так я выяснил, что наш отец и господин собирался пожаловать моему дяде Гертфорду герцогство Сомерсетское. Моего дядю Томаса Сеймура он хотел назначить лордом-верховным адмиралом; лорда Лизли, который был лордом Дадли, сделать лордом-наместником королевства, а канцлера Ризли — графом Саутгэмптонским. Все это и было приведено в исполнение лордом-секретарем. Паджетом».

Паджет! Опять Паджет! Отлично сработано, Ваша Изворотливость; ловко же вам удалось предать прежних союзников, друзей по партии Норфолка, и переметнуться на сторону победителей как раз в тот момент, когда власть переменилась.