Девственница в Париже

— Любезна с господином Каннингэмом? — переспросила она. — Я не очень понимаю, что вы имеете в виду.

— Думаю, вы все понимаете, — ответил лорд Харткорт, — но ваша тетушка решительно настроена держать его подальше от вас.

— Тетя Лили не разрешила мне одной отправляться с ним кататься, — проговорила Гардения. — Она объяснила мне, что так не делают. Наверное, я виновата, что сама предложила, но мне казалось, что в Париже все по-другому, совсем не так, как принято в Англии.

— Полагаю, вы понимаете, что вещи такого рода — всего лишь уловки, — заметил лорд Харткорт. — Мой кузен действительно горит желанием стать вашим другом. Он замечательный человек: добрый, великодушный. Не думаю, что вы когда-нибудь пожалеете, что позволили ему первым показать вам Париж.

— Кажется, все хотят это сделать, — просто сказала Гардения.

У нее возникло впечатление, а может, ей только привиделось, что при этих словах лицо лорда Харткорта застыло.

— Значит, у бедного Берти уже есть соперник, не так ли? — спросил он.

Гардения не поняла.

— Полагаю, дело в том, — сказала она, — что тетя Лили хочет показать мне Париж сама. Сегодня весь вечер я размышляла, как жаль, что у нее не было своих детей. Если бы у нее была дочь или сын, ей было бы так хорошо. Наверное, так приятно устраивать вечера для своих друзей, но намного приятней устраивать их для всей семьи.

Лорд Харткорт промолчал, она повернулась и взглянула на него. Ее глаза на изящном личике казались огромными. Он повернулся к ней, потом протянул руку и взял ее за подбородок.

— Не пойму, вы глупы или действительно так наивны, как кажетесь? — спросил он.

Гардения хотела было ответить ему, сказать, что ее возмущает, когда ее называют глупой, но вместо этого какое-то странное выражение, которое, несмотря на слабый свет из окон, она заметила в его глазах, заставило ее затаить дыхание. Они стояли и глядели друг на друга. Она кожей ощущала исходившую от его пальцев теплую силу, которая внезапно заставила затрепетать все ее существо.

Голос из окна вывел их из этого волшебного оцепенения.

— А! Вот вы где! — воскликнул Бертрам Каннингэм. — Я вас везде ищу. Даже представить не мог, что вы здесь.

— Там слишком жарко для танцев, — сказал лорд Харткорт, убирая руку и поворачиваясь к своему кузену.

— А мне жара не мешает, когда мне весело, — заметил Бертрам. — Пойдемте, потанцуйте со мной, мисс Уидон. Не всегда удается танцевать под такой оркестр, как в Мабийон-хауз.

— С удовольствием, — ответила Гардения, — но мне кажется, очень невежливо оставлять лорда Харткорта одного.

— Не беспокойтесь за него, — улыбнулся Бертрам. — Он обязательно найдет кого-нибудь, кто подбодрит его, и то только в том случае, если останется, в чем я очень сомневаюсь.

— Не дави на меня, Берти, — сказал лорд Харткорт. — Ты умолял меня пойти с тобой, и я, естественно, не собираюсь заканчивать веселье только потому, что тебе самому удалось заполучить мисс Уидон.

— Давайте не будем сейчас танцевать, — взмолилась Гардения. — Давайте останемся здесь и будем разговаривать. Здесь прохладно, а огни Парижа — самое красивое, что я когда-либо видела. Я испытываю страх, когда оказываюсь среди гостей тети Лили: они такие шумные!

При этих словах Гардения вспомнила ночь своего приезда и содрогнулась. Если сегодня повторится то же самое, она поднимется в спальню и запрется на ключ.

— А ты знаешь, мисс Уидон права, — согласился Берти. — Скоро здесь будет дым коромыслом. Я видел, как только что приехал Андре де Гренель, и он уже успел порядком набраться.

— Что значит «набраться»? — поинтересовалась Гардения.

Она обращалась к лорду Харткорту, но ответил Бертрам Каннингэм.

— Опьянел, захмелел, слишком много выпил, — объяснил он. — С ним всегда так. Многие французы спокойно переносят алкоголь, а вот Андре нет. Он становится буйным.

— Я очень надеюсь, что он не сломает красивую мебель в гостиной, — забеспокоилась Гардения. — Вчера утром я видела, что ваза дрезденского фарфора была вдребезги разбита. Она, должно быть, стоит кучу денег, но я ни разу не слышала, чтобы тетя Лили жаловалась.

— Возможно, она ничего против этого не имеет, — предположил Бертрам.

— Ну что вы, любой человек будет против, когда разрушают его дом, — убедительно проговорила Гардения. — Мне кажется, это очень безнравственно со стороны тех, кто приходит сюда и пользуется гостеприимством моей тетушки, вести себя подобным образом. Не поверю, что такое могло бы случиться в Англии.

— Да запросто, — не согласился с ней Бертрам Каннингэм. — Ты помнишь, Вейн, ту вечеринку у Кавендишей? На следующее утро Роза была в бешенстве и каждому выставила счет на двадцать фунтов.

— Кто такая Роза? — спросила Гардения.

— Роза Льюис — очень колоритная личность, — ответил Берти. — Она содержит отель на Джермин-стрит.

— Но едва ли можно сравнивать ее с тетей Лили, — заметила Гардения. — Ломать мебель в отеле — это одно, а в частном доме — другое.

На мгновение воцарилась тишина. Потом у Берти вырвался смешок.

— Вы великолепны, вы действительно великолепны! Неудивительно, что Андре прав: о вас будет говорить весь Париж.