Девушка без имени

— И ты, и ваш хозяин окажетесь в тюрьме через полчаса, — с ленивой угрозой промолвил Лефевр и, прищурившись, добавил: — Скажем, за укрывательство злонамеренных колдунов.

Администратор вскинул руки в жесте примирения и согласия и затараторил:

— Милорд, клянусь святой Агнес, я не знал, что она колдунья. Сейчас, сию секунду… Это ваш экипаж, да? Сейчас доставим.

Лефевр кивнул и двинулся к экипажу. Конечно, пришлось подождать: девушку доставили через четверть часа, когда инквизитор начал терять терпение — должно быть, администратор ругался с директором. Но, в конце концов, рыжую приволокли и засунули в экипаж. Администратор выглядел угрюмым и еще более озлобленным, чем раньше. На его физиономии наливался свежий синяк. Девушка забилась в самый темный угол, и Лефевр, смерив администратора презрительным взглядом, произнес:

— Благодарю за сотрудничество. Всех благ.

Когда экипаж снова покатил по улице, Лефевр всмотрелся в бледное девичье лицо с разводами грязи и следами давнишних побоев и спросил, вложив в голос всю возможную мягкость и доброжелательность:

— Как тебя зовут?

Девушка отшатнулась от него и вжалась в угол так, словно Лефевр ее ударил. Похоже, он и представить не мог, сколько ей довелось пережить. Побои, наверняка изнасилования, пытки… Лефевр почувствовал, как сердце болезненно сжимается от сочувствия.

— Ну я же не бью тебя, не ругаю, — с прежним теплом проговорил он. — Как тебя зовут, милая?

Рыжая закрыла лицо ладонями и заплакала.

— Ведьма нет имени, — проговорила она с ужасным каркающим акцентом. Впрочем, если смягчить этот акцент, получше приспособить к валеатскому языку, то получится тот самый выговор, который Лефевр с детства слышал в речи матери.

На мгновение он закрыл глаза, вспоминая те слова, которым его обучила мать, и сражаясь с острым страхом того, что он мог забыть чужую речь или же незнакомка вообще не говорит на этом языке. Наконец, Лефевр собрался с духом и произнес по-русски:

— Как тебя зовут?

Девушка медленно отвела ладони от лица, и теперь в ее взгляде был чистый, беспримесный ужас, словно Лефевр выбрался из самых глубоких пещер Пекла. Ее губы задрожали.

— Вы тоже с Земли? — хрипло прошептала она по-русски и схватила Лефевра за руку. — Вы русский? Господи…

Лефевр притянул ее к себе и крепко обнял. Девушка уткнулась влажным лицом в его плечо и расплакалась — но теперь это были слезы счастья.

* * *

Когда они вошли в дом, дворецкий смерил лохмотья девушки настолько брезгливым и полным презрения взглядом, что Лефевр поежился. Должно быть, добрый Бланк терялся в размышлениях по поводу того, по какой такой прихоти его господин полез в помойку — потому что такие мерзопакостные бабы могут водиться лишь в самых грязных выгребных ямах на окраинах самых отвратительных трущоб. Помогая Лефевру снять пальто, дворецкий негромко и подчеркнуто вежливо осведомился:

— Прошу прощения, милорд, но кто это?

— Наш агент в Веренталии, — сухо ответил Лефевр. — Схизматики приговорили ее к смерти, ей с трудом удалось сбежать, — когда недоумение на лице дворецкого сменилось глубоким уважением, Лефевр продолжал: — Приготовьте для нее горячую ванну. И бывшую комнату Бригитты. Одежду сестры тоже можно взять. Ужин на двоих — в мой кабинет.

— Разумеется, милорд. Сию секунду, — с достоинством кивнул дворецкий и, обернувшись к девушке, поклонился и произнес: — Миледи, позвольте проводить вас.

Девушка неохотно отпустила руку Лефевра и пошла за дворецким к лестнице на второй этаж. Проводив их взглядом — Бланк осмелел настолько, что даже пытался о чем-то спрашивать гостью — Лефевр отправился в свой кабинет.

Закрыв дверь, он прошел к столу и, открыв нижнюю дверцу, вынул большую темную коробку, надежно запертую на замок. Лефевр провел ладонью по крышке, смахивая пылинки, и вспомнил, как незадолго до смерти мать, уже не встававшая с постели, позвала его и сказала:

— Огюст-Эжен, пообещай мне одну вещь. Возможно, однажды ты встретишь человека, который, как и я, будет чужестранцем, скитальцем среди миров. Дай мне слово, что ты обязательно поможешь ему или ей, как помог мне твой отец.

Ключ, который Лефевр постоянно носил с собой, повернулся в замочной скважине, и коробка открылась. Некоторое время Лефевр рассматривал ее содержимое, а затем вынул лист, лежащий сверху — на нем была изображена башня, белая с золотым, увенчанная тонким шпилем со сверкающим корабликом на верхушке. Перевернув лист, Лефевр прочел стихи, написанные беглым, легким почерком матери:

Люблю тебя, Петра творенье,

Люблю твой строгий, стройный вид,

Невы державное теченье,

Береговой ее гранит,

Твоих оград узор чугунный,

Твоих задумчивых ночей

Прозрачный сумрак, блеск безлунный,

Когда я в комнате моей

Пишу, читаю без лампады,

И ясны спящие громады

Пустынных улиц, и светла

Адмиралтейская игла,

И, не пуская тьму ночную

На золотые небеса,

Одна заря сменить другую

Спешит, дав ночи полчаса.