Девушка без имени

— Как ты планируешь править оттуда? — поинтересовался он, медленно расстегивая пальто. — Принц спит — графоман строчит?

— Не смей называть меня графоманом! — прорычал Винокуров. Рука сместилась вверх, и пальцы сжали шею Сони: пока не крепко, просто обозначая намерение. Соня знала, что Винокурову хватит одного движения, чтобы свернуть ей шею.

Она вдруг ощутила страшное безразличие к собственной судьбе. Должно быть, именно такое чувство накрывает тех, кто бросается под танк с гранатой. Ты уже ничего не значишь сам по себе — потому что становишься барьером на пути зла. Ты именно для этого и был создан. Лефевр вынул пистоль — тяжелую, многозарядную — и Соня вдруг отчетливо сказала:

— Стреляй, — Винокуров изумленно дернулся за спиной, он и представить не мог, что кто-то способен пожертвовать собой, чтобы его остановить. Соня улыбнулась и повторила: — Стреляй, Огюст-Эжен.

И Лефевр улыбнулся тоже. Потом Соня поняла, что эта улыбка была самым жутким событием бесконечной ночи.

— Хорошо, — кивнул он и нажал на курок.

Грохот был таким, что на несколько минут Соня оглохла — тьма и тишина, которые навалились на нее непроницаемой тяжестью, казались бесконечными. Наверно, это и была смерть, и Соня невольно обрадовалась тому, что ей не больно. Но потом реальность вернулась, и Винокуров разжал пальцы и безвольно рухнул на пол. Соня тоже не удержалась на ногах — соскользнув по стене на паркет, она завороженно смотрела, как из дыры во лбу принца поднимается светло-зеленый дымок. Теперь Рекиген был мертв уже окончательно — разрушенная оболочка больше не могла служить пристанищем для Винокурова, и он был вынужден вернуться обратно.

Кажется, Соня заплакала. Кажется, Лефевр подбежал к ней и сел рядом. Кажется, он хлопал ее по щекам и что-то говорил — Соня смотрела, как движутся его губы, и не могла разобрать ни слова. А потом Лефевр вытащил из кармана кусок разрыв-камня, и, ощутив резкий запах открывшегося туннеля в пространстве, Соня с невероятной отчетливостью поняла, что эта часть ее истории закончена.

* * *

Соня окончательно пришла в себя в кабинете Лефевра — она обнаружила, что стоит у окна и смотрит на улицу. Дом и заснеженный сад были накрыты золотистым полупрозрачным куполом, свечение, исходящее от него, медленно колыхалось, перетекая сияющими волнами и не позволяя рассмотреть, что происходит на улице. Часы на каминной полке мелодично пробили семь утра — значит, город давно проснулся, стряхнул оцепенение, навороженное страшной ночью, и в ужасе смотрит на содеянное.

— Алита, — негромко окликнул Лефевр. — Алита, лучше отойди оттуда.

— Почему? — спросила Соня, послушно отступив от окна. Лефевр, который резкими движениями выбрасывал из сейфа какие-то свертки, объяснил:

— Могут начать стрелять. Этот купол еще продержится… какое-то время. Но лучше отойти.

Соня покорно прошла по кабинету и опустилась на диван. В голове царила какая-то звонкая пустота. Ни о чем не хотелось думать: мысли крутились обрывочными бессвязными клочками. Винокуров сумел прорваться в Сузу… Занял тело Рекигена… Огюст-Эжен застрелил его… Наконец, когда способность размышлять здраво все-таки вернулась к Соне, первой мыслью было: «Несчастный Рекиген. Он не заслужил такую участь».

— Стрелять? — переспросила она, чувствуя вязкую тошноту, оставленную на память о путешествии с помощью разрыв-камня. — Кто?

— Там сейчас вся полиция города, — объяснил Лефевр. Один из свертков разорвался, и на ковер со звоном высыпались тусклые золотые кругляши монет. — Армия, опорные отряды инквизиции. Я ведь убил его высочество Рекигена и взял тебя в заложники.

Он выпрямился, наконец, обнаружив искомое, и обернулся к Соне. Некоторое время они смотрели друг другу в глаза, и Соня вдруг поймала себя на мысли, что видит Лефевра в последний раз. Этого не могло быть, она не собиралась с ним расставаться — но чувство прощания было огромным и жгучим.

— Но ведь Рекиген был одержим… — испуганно прошептала Соня. С ресниц сорвалась первая слезинка, но она ее не заметила. — Он перебил всех во дворце. Ты… ты же спас меня и остальных. Это просто надо объяснить. Ахонсо простит.

Лефевр усмехнулся.

— Это уже не важно. Я убил наследника престола. Алита, послушай…

— Соня, — перебила она. — Меня зовут Соня Тимофеева. Винокуров сказал. Огюст-Эжен, это ведь… — Соня замялась, подбирая правильные слова. — Страшное недоразумение. Тебя надо наградить, а не стрелять.

Лефевр печально покачал головой. Соня вдруг заметила, что темные жесткие кудри на его висках тронуло сединой — еще совсем недавно этого не было. Она зажмурилась и закусила губу: боль и жалость накатили на нее и смяли.

— На Земле сейчас зима, — медленно проговорил Лефевр. — Возьми одежду Бригитты. И деньги. Золото — оно ведь везде золото.

— Я никуда не пойду, — твердо сказала Соня, не глядя на него. — Я тебя не оставлю, Огюст-Эжен. Если мы живем, то вместе. И умираем тоже… Вместе.