Девушка без имени

Соня хранила запасной ключ у соседки с первого этажа, и у нее хватило ума не рассказывать об этом Никитосу. Надавив на пуговку звонка, Соня ждала несколько долгих минут — баба Тамара двигалась медленно. Наконец, дверь открылась, и старушка, рассмотрев лицо гостьи, всплеснула руками:

— Господи, Сонечка! Живая!

— Живая, баб-Том, — ответила Соня. — Мне бы ключик.

Баба Тамара нырнула куда-то в недра шкафчика, долго возилась там и, в конце концов, вынула связку ключей.

— Сонечка, где ж ты была? — спросила она. В глазах доброй старушки сверкнули искренние слезы радости и ушедшего горя. — Никитушка весь извелся…

Соня криво усмехнулась. Извелся, значит…

— Никита меня убить хотел, — просто объяснила она. Баба Тамара замерла с раскрытым от изумления ртом. — Но так, чтоб без следов. Продал чуркам в рабство. Я сбежала, — запустив руку в сумку, Соня извлекла один из денежных сверточков и протянула соседке. — Это вам.

— Как же это, Господи… — пролепетала добрая старушка, на автомате принимая деньги. Баба Тамара смотрела все сериалы и ток-шоу, поэтому поверила бы не только в продажу опостылевшей жены в рабство. — Сонечка, да как же…

Соня улыбнулась.

— Я пойду, баб-Том. Не болейте.

На ее счастье Никитос не поменял ни замки, ни дверь. Несколько минут Соня стояла у порога, чувствуя себя вампиром, который не может войти в дом. Потом она сумела взять себя в руки и прошептала по-валеатски:

— Господи, помоги мне.

На пятом этаже кто-то вышел на площадку. Соня услышала щелканье зажигалки, вздохнула и бесшумно сунула ключ в замочную скважину.

Никитос был не один: войдя в полутемный коридор, Соня услышала возню и стоны из спальни. «Надо же, — подумала она, неслышно подходя к прикрытой двери в комнату, — даже не стесняется». Почему-то ей снова стало весело.

Она застала мужа и бывшую лучшую подругу в самый разгар любовного действа. Парочка расположилась спиной к двери; некоторое время Соня смотрела, как ритмично двигается зад Никитоса, а потом демонстративно покашляла в кулак и сказала:

— Прелюбодеяние. На супружеском ложе.

Никитос шарахнулся в сторону и уставился на Соню так, словно она восстала из мертвых. В каком-то смысле это было так; Соня одарила его циничной улыбкой из богатого арсенала Рекигена и посмотрела на Ирку — та вытаращила глаза и открывала и закрывала рот, будто от ужаса чем-то подавилась.

— Я подаю на развод, Никитос, — сообщила Соня. — Забирай эту шалаву и проваливай, чтоб я тебя не видела.

Никитос натурально лишился дара речи. Сейчас он был похож на капризного ребенка, который готов забиться в истерике. Конечно, ему же обещали, что гадкая жена больше не появится на горизонте — а она вот, стоит, подбоченясь, и еще смеет ухмыляться.

— Сорок пять секунд подъем, — процедила Соня. Ирка оказалась сообразительнее Никитоса: она соскочила с кровати, мигом сгребла с пола шмотки, сорванные в порыве страсти, и поскакала в коридор. Вскоре хлопнула входная дверь: бывшая подруга действительно уложилась в отведенное время.

— Проваливай, — повторила Соня. Она сейчас не испытывала ничего, кроме стыда за то, что когда-то любила этого человека. Всей силы духа Никитосу хватило только на то, чтобы убрать надоевшую жену чужими руками — а теперь он не может набраться смелости и посмотреть ей в глаза.

— Как ты вернулась? — проговорил он, и тут выдержка окончательно покинула его: Никитос вскочил, сжал кулаки и заверещал по-бабьи: — Как ты, сука, вернулась? Почему ты не сдохла? Ты должна была сдохнуть, обезьяна! Я за это бабки отвалил!

Ноздри Сони дрогнули, и она вскинула руку, собирая нити заклинания среди пальцев. В эту минуту она забыла о том, что вся магия осталась в Сузе — и магия тоже об этом забыла. Заклинание сгустилось в светло-зеленый шар, сорвалось с ее пальцев и ударило Никитоса в грудь.

— Я не сдохла, дорогой, — ухмыльнулась Соня. Зеркало на стене отразило незнакомую жуткую фигуру, и только потом Соня поняла, насколько ужасной и пугающей была в тот миг. Никитос, отброшенный к окну, схватился за горло: он задыхался, ему не хватало воздуха. Соня шагнула вперед и, подняв руку, сказала: — Я же говорила: не называй меня обезьяной.

Никитос жадно хватал воздух раззявленным ртом, не сводя взгляда с жены. Соня чувствовала, как лицо каменеет, превращаясь в маску презрения и ненависти. Вот он, человек, которого она любила всем сердцем — и он заплатил за любовь, выкинув ненужную жену в другой мир. В клетку. На верную смерть. В ушах шумело; на мгновение Соне показалось, что она сейчас умрет от боли.

— Бабки он отвалил, — второй шар ударил Никитоса и отшвырнул его на пол. Гнев, беспримесный и ясный, туманил зрение. — Не мои ли бабки-то? Ты же никогда много не зарабатывал, дорогой, — еще один шар, и еще: из носа и ушей мужа потекла кровь. Соня прошла по комнате и склонилась над Никитосом. Она вернулась домой, ее магия осталась с ней, и она могла отомстить. Это было очень легкое и очень искреннее чувство.

Соню остановило только понимание того, что если она сейчас убьет Никитоса, то никогда не сможет посмотреть в глаза Лефевру.