Девушка без лифчика

– Хотя на самом деле это как посмотреть. «Всего» половина, или «еще» половина.

– Верно.

– А ты откуда сам?

Судя по всему, сосед соскучился в одиночестве, хотел поговорить.

– Я физик, – коротко ответил я.

– С физмата?

– С физфака. Физмат был в прошлом столетии. В семьдесят каком-то году факультеты разделились. Физматкорпус построили общий, пятый этаж отдали математикам. Остальные четыре наши. То есть три, на одном – вычислительный центр, общий для всего универа.

– А я экономист, – сказал Богдан, хотя я не спрашивал. – То есть учусь на экономфаке, специальность «экономист-юрист». Четвертый курс.

Этот парень с лохматой стрижкой под корейского «айдола» никак не тянул на четверокурсника, которые – в моем понимании – должен были быть почти взрослыми людьми.

Но, вероятно, я сильно отстал от жизни.

Вернее, застопорился в развитии на том уровне, какой казался оптимальным.

– А ты на каком? – продолжил он.

– На втором.

– Здесь еще не бывал?

– Нет.

– Много потерял. Тут живешь, как на другой планете. В другом городе и в другой стране.

– Это точно.

Сосед замолчал.

– Послушай…

Теперь заговорил я.

–…Не разобрался в здешних условиях. Третий и четвертый этажи, как понял – обычная общага?

– Правильно понял. Общага. Но хорошая, не чета твоей «тройке» или моей «четверке». Там живут блатные, обычных людей не селят.

Как видно, все простые студенты нашего университета жили на одинаковых помойках.

Это входило в формат нынешней российской жизни – хотя о прежней я лишь читал.

– Вообще этот корпус официально именуется «Общежитием номер два». То есть формально – общага. Но только на последних этажах.

Я вспомнил, что в самом деле, видел синюю табличку с былым текстом, да не внял в ее содержание.

– А что на первом? – спросил я. – Я вошел, а лестница – только на второй. Нижняя дверь заперта.

– Правильно. Наш профилак отделен от прочего. Своего рода оффшор. Самостоятельная территория с собственными правилами. Никакой музыки, никаких тусовок. В двадцать три часа этаж запирается, отбой и тишина. Комендантша ходит с дубиной, дает пиздюлей всем, кто шумит.

– Эта крашеная мочалка ходит с дубиной? – усомнился я.

Ордер на поселение выдавала девица с волосами наполовину синими, наполовину красными, никелированным кольцом в носу и разноцветными татуировками, уходящими под рукава рубашки.

Самого меня то, что сейчас именуется музыкой, вгоняло в бешенство.

Порой хотелось выломать ножку у стула, пройти по этажу и убить всех, кто гоняет рэп, от которого не спасают беруши.

Не заслуживали жизни те, кто эту жизнь отравлял.

Но облик комендантши как-то не вязался с понятиями тишины и порядка.

– Да нет!

Богдан снисходительно засмеялся.

– Комендантша – старая тетка, лет за сорок, если не пятьдесят. Железная баба, все боятся. Сейчас на больничном. Крашеная – обычная студентка с четвертого этажа, ее замещает.

– Ну, а что первый этаж? – напомнил я. – Тоже общажный?

– Первый – медицинский. В Яндексе значится «здравпункт», на самом деле типа миниполиклиника.

– Для нас? ну, то есть для студентов?

– Вроде того. Стоматолог, терапевт, еще что-то. Недавно открыли процедурные кабинеты. Как бы хозрасчетные, принимают со стороны. Но нам бесплатно.

– Никогда не слышал!

Я поразился еще больше, хотя больше было некуда.

– Теперь услышал, – сказал сосед. – Тебе, кроме ордера и талонов, дали врачебное предписание?

– Дали. Прописали какой-то электросон. Я не вникал, думал, надо куда-то ездить, даже не собирался.

– Никуда не надо ездить. Спустился, зашел с торца и лег элеткроспать, не отходя от кассы.

– Послушай, – опять спросил я. – Ты еще про талоны сказал. Это что?

– А ты не смотрел?

– Нет. Получил ворох бумажек, сунул в карман не глядя, решил – потом разберусь. А что за талоны?

– На питание. Ты же видел, рядом столовая, университетская.

– Видел, конечно. Но никогда не заходил.

– Теперь зайдешь. Она через переход, тоже никуда бегать не надо.

– И как там кормят?

На самом деле мне было все равно, я спрашивал по инерции.

– Обычно, как в любой столовой. Не лучше и не хуже. Какую-нибудь там утку-проститутку, да еще с яблоками, не жди. Но не говно. Пирожки не с кошатиной и в пюре есть масло.

– Хорошо тут, – подытожил я.

– И еще как хорошо. Ты посмотри на эту комнату!

Я лежал, зажмурившись, но по легкому шороху понял, что собеседник взмахнул руками.

– Светло, тепло! Толчок под боком, всегда есть горячая вода. И живем не толпой. Друг другу не мешаем. Ебись – не хочу!

Последние слова он не пояснил, я не стал ничего уточнять.

Мне было девятнадцать лет, но я уже ощутил равнодушие к девушкам.

Причем не потому, что пробил интерес к парням.

Меня обволокла и скрутила по рукам-ногам такая чудовищная усталость от жизни, что не хотелось ни секса, ни просто вечеринок, ничего вообще.

Хотелось забиться куда-нибудь в угол, закрыть глаза, завязать уши, отключиться от всего и лежать так лет пять, а то и десять.

Этот профилакторий должен был дать что-то такое, пусть всего на месяц.

– Я вон вообще, экзамены сдал досрочно. Чем ехать домой и слушать материны наставления, живу, как на курорте!