Девушка без недостатков

Весть о сокрушительном Ларисином Ватерлоо проникла в московское представительство «ДеГрос». Ей сочувствовали, но с легким оттенком удивленной снисходительности: «Чем же ты думала, дорогуша!». Поль Деманже побил все рекорды сострадательности — он принес в клюве успокоительное для подопечной. На столе перед изможденной Ларисой появился крошечный пакетик с чем-то белым.

— От сердца оторвал, — признался Поль. — Вернее, от носа. Нет сил смотреть на тебя, Lariss.

Поль беспардонно взобрался на стол перед сотрудницей, придавив задом документы. Любимые очки с розовыми линзами, поднятые наверх, топорщили короткие темные волосы.

— Давай, пробуй. Поможет.

— Ни за что! — рявкнула переводчица. — Мне только твоей гадости не хватало для комплекта! Для полного, стопроцентного счастья. Я не хочу стать наркоманкой!

Поль захохотал.

— С этого ты наркоманкой не станешь. Разве я наркоман?

Лариса пригляделась к шефу.

— Ну… Начинающий.

— Oui. Угу. И в этом разряде я последние восемь лет. Хотел помочь, mais…

— Убери.

— Non? O'key! — Деманже спрятал пакетик в карман кожаного пиджака. — Так, этого ты не хочешь. Что ж, давай переспим…

Жизнелюбивый француз справедливо считал секс отличным средством для поднятия духа. Из четырех типов мужчин — оправданно уверенных в собственных силах, неоправданно уверенных, оправданно неуверенных (импотенты) и неоправданно неуверенных — Поль принадлежал к типу А. Он умел доставить женщине удовольствие и прекрасно об этом знал. И теперь, искренний и самоотверженный, предлагал себя Ларисе в качестве эффективного антидепрессанта. Но переводчица в ответ замотала головой и промычала нечто экспрессивно-невразумительное.

— Не хочешь? — изумился Поль. — Тогда… Тогда у меня еще идея! У нас болтаются деньги на счету — остатки. Давай я пристрою тебя в платную клинику. По… По… — босс задумался, вспоминая русское выражение, — по блату! Есть знакомства.

— В какую? — ужаснулась Лариса. — В психиатрическую?

— Ага. Ну, почти. Для нервных madames… Для нервных жен бизнесменов. Где-то в Подмосковье. А что? Тебе ведь негде жить. Ты куда съехала со своей la chambre?

— К подруге.

— Ну, вот. Временно разгрузишь подругу, Ты наверняка у нее уже все промочила. Слезами. Давай. Оплатим тебе пару неделек. Поправишь здоровье. Поговоришь с психологом.

— С психологом? — заторможенно повторила переводчица.

— Ага.

— Но я должна что-то делать! Искать! Что-то предпринимать! Какие-то шаги!

— Как ты себе это представляешь? — пожал плечами Поль.

— В милиции сделали фоторобот, — Лариса протянула боссу черно-белый компьютерный рисунок.

— О, — удивился Поль, — симпатичный паренек. Понимаю тебя, Lariss. Но все же — давай в клинику. Отдохнешь месячишко. Тебе надо подлечить нервы.

— Нет! Я буду его искать! Я должна, должна что-то делать!

Поль скорчил рожу.

— Ты уже все для себя сделала. Вручила очаровательному мерзавцу денежки в праздничной упаковке. О! Нет, нет, не надо! Прости! Я не хотел…

Целых десять минут сотрудники «ДеГрос» наблюдали трогательную картину: Лариса Бояринова горько рыдала в объятиях Поля Деманже, уткнувшись мокрым носом в грудь начальника. Босс нежно гладил переводчицу по мягкой спине и сопровождал поглаживания задушевными успокоительными потоками французской речи.

Глава 8

Разница в возрасте и профессиональная конкуренция не мешали дизайнерам «Артиссимо» Лизе и Лайме поддерживать нежные девичьи отношения. Просто удивительно, насколько бывают милы друг с другом две девушки (традиционной ориентации).

Хотя… Конечно, Лиза была моложе и, но всеобщему признанию, талантливее. Это, естественно, отражалось на испытываемых Лаймой чувствах — она слегка завидовала. Или даже не слегка. Любая неточность подруги, или конфликт с обрабатываемым заказчиком, или даже сломанный Лизой ноготь — все отзывалось в Лайме сладким эхом. Часто она пристально рассматривала Лизу, когда та сидела перед компьютером или корпела над листом ватмана, словно пытаясь понять что же в ней особенного? Иногда замечания Лаймы сочились приторным ядом. Нет, она была достаточно умна и маскировала проблески зависти тоном легкого покровительства. Ей оставалось успокаивать себя мыслью, что в свои тридцать она гораздо интереснее и эффектнее простушки Елизаветы. Непонятно, почему все так и липнут к этой девчонке?

Лиза была искреннее. Если бы в ее сердце закралась зависть, она тут же заклеймила бы себя позором. Поэтому она была открыта, естественна и полна восхищения Лаймиными дизайнерскими удачами, когда те — изредка — случались с доброй подругой.

— Что Виолетта? Лютует? — между прочим осведомилась Лайма. Она живо тарабанила по клавиатуре, работая с напряженным усердием, хорошо различимым со стороны (на случай появления начальства).