Девушка, больница, ночь

Отпустив Левашова, Сергей Леонтьевич прошел в свой кабинет. Конечно, заведующий хирургическим отделением на сто коек мог бы иметь кабинет и попросторнее. Однако такое помещение оказалось не запланированным при реконструкции больницы. Зато палаты теперь не хуже, чем в столичной клинике, каждая с умывальником и не более чем на трех человек. А для тяжелых послеоперационных больных удалось оборудовать три двухместные палаты с подведенным кислородом, особыми кроватями, сигнализацией.

Сменив зеленоватую рабочую пижаму на свежий халат, Бережной закурил и включил приемник. «Маяк» сообщил о погоде в их области. Ничего утешительного на ближайшие дни: снег, метель, гололед… Потом транслировалась музыкальная программа. Тут ему определенно повезло. Зазвучали старые записи оперных арий в исполнении двух знаменитых итальянцев — Энрико Карузо и Марио дель Монако. Музыка обычно действовала на Бережного успокаивающе. Не без удовольствия он подумал о вечернем концерте и, открыв историю болезни, начал описывать ход сегодняшней операции.

Все, как обычно, в который раз: «Срединным разрезом вскрыта брюшная полость… Остановка кровотечения… В брюшной полости находятся частицы жидкой пищи». Видно, незадолго до приступа язвенник позавтракал. Да, не забыть отметить: больной, Пирогов его фамилия, как у выдающегося хирурга, был абсолютно трезв. Пишем дальше. «…В центре задней стенки желудка, ближе к большой кривизне, обнаружено отверстие 2x1 см, из которого в брюшную полость поступает пищевое содержимое…»

В дверь постучали. Вошла Людмила Михайловна, старшая операционная сестра, в руках поднос, покрытый салфеткой.

— Разрешите, Сергей Леонтьевич?

На подносе в большом фарфоровом чайнике свежезаваренный чай, три чашки, сахар, конфеты, ломтики лимона на блюдце…

— О, даже лимон! — изумился Бережной. — Балуешь ты нас, Людмила. — Он достал из холодильника в углу кабинета бутерброды, переложил историю болезни на подоконник. — Что ж, почаевничаем, хозяйка.

Настало время привычного послеоперационного ритуала. Сестра разлила по чашкам ароматный чай.

— А где Виталий Владимирович? Я посмотрела — ни в ординаторской, ни в палатах. Думала, он у вас.

— Я его отпустил до вечера. Пусть отдохнет, ему сегодня в ночь выходить.

— Балуете вы молодежь, Сергей Леонтьевич. — Сестра строго взглянула на Бережного. — Опять сами операцию записываете. Вы-то ее наизусть знаете, а ему полезно лишний раз подумать. Потом за дневники в историях болезни возьметесь?

Старшая операционная могла позволить себе такой тон с Бережным. В отделении она проработала больше двадцати лет. Пришла сюда восемнадцатилетней девчонкой после медучилища, теперь ей уже далеко за сорок. В прошлом году дочь замуж выдала, осенью стала бабушкой.

— Ну, что ты, Людмила, разворчалась, — умиротворяюще произнес Бережной. — Еще напишется, какие его годы. Давай лучше музыку дослушаем. Минут пять осталось, не больше.

Чистый голос Карузо взлетал все выше, к верхним нотам. Казалось, певец не выдержит нечеловеческого напряжения, но в последний момент он легко скользнул вниз, завершив почти шепотом арию из «Паяцев».

Они допили остывший чай. Людмила Михайловна поставила пустые чашки на поднос, одну чашку, чайник и конфеты на столе прикрыла салфеткой. Уже с порога сказала:

— Как будете обход делать, Сергей Леонтьевич, взгляните на Авилова из одиннадцатой палаты. Похоже, у него начинается нагноение, может инфекция, какая прицепилась.

Закончив описание операции, Бережной минут пять отдыхал у полуоткрытого окна, жадно вдыхая морозный воздух. Потом взял папки с историями болезней и пошел по палатам.

Обход заведующего занял около двух часов. Теперь сестры возьмутся за выполнение назначений: уколы, вливания, обработка ран и послеоперационных рубцов в гнойной и чистой перевязочных… Относительно Авилова, который оказался мужчиной баскетбольного роста, едва вмещавшимся в больничную койку, старшая оказалась права: на четвертый день после операции аппендицита у него нагноился шов. Одиннадцатую палату вел Виталий. По дневникам — ничего особенного, все дни состояние Авилова удовлетворительное, никаких болей и жалоб. Однако же, когда тот обнажил живот, вытянув длинные ноги, Бережной увидел на синеватой запавшей коже покраснение и гной вокруг операционного разреза. «Похоже, Виталий не смотрел Авилова последние два дня, — профессионально рассудил он. — Что это — самоуспокоенность, халатность или равнодушие? Ни то, ни другое, ни третье не красят хирурга. «Почивание на лаврах диплома, куда опаснее медицинской ошибки», — вспомнил он предостерегающий афоризм своего учителя, главного армейского хирурга Тополянского.