Девушка индиго

– Элиза… – Теперь голос отца звучал устало и снова ласково, будто он извинялся. – Не уверен, что ты должна брать на себя всю эту ответственность…

Я вскинула на него глаза, открыла было рот, чтобы возразить, но он взял меня за руки:

– Давай не будем торопиться. Я сказал твоей матушке, что вы в любой момент можете обратиться к супругам Пинкни – они помогут нанять управляющего, если станет тяжело.

– Нет, отец. – Я постаралась унять дрожь в голосе, но не вышло. – Я справлюсь, клянусь вам. Я позабочусь о том, чтобы вы никогда не пожалели о своем решении. Более того, я сумею выполнить возложенные на меня обязанности лучше, чем кто-либо из тех, кем вы могли бы меня заменить.

«Даже лучше, чем мой брат Джордж», – могла бы добавить я, но промолчала. Возможно, это был мой единственный шанс доказать отцу, что я способна на нечто большее, чем быть женой кого бы то ни было. Не исключено, что когда-нибудь я захочу выйти замуж. Когда-нибудь, но не сейчас. Да и в конце-то концов, что плохого в том, чтобы быть старой девой?

Отец, словно прочитав мои мысли по поводу неприятия замужества, продолжил:

– Кстати, кое в чем ты ошиблась. Возможно, в Лондоне мужчины предпочитают брать в жены легкомысленных пустышек. Но здесь другой мир, и от тех, кто хочет в нем жить, нужны другие качества. Любой мужчина будет счастлив жениться на такой образованной и трудолюбивой леди, как ты, чтобы вместе строить свое будущее.

Я сглотнула, услышав эту чудесную сказку из уст отца. И я была бы счастлива в этой сказке когда-нибудь очутиться, но маменька всегда, при всяком удобном случае, помогала мне избавляться от иллюзий, поэтому я видела всю наивность папеньки и лишь улыбнулась в ответ:

– Что ж, досточтимый отец, тогда я должна выразить вам глубочайшую признательность за то, что вы дали мне образование. О более ценном подарке я не могла бы и мечтать.

– «Образование – истинный источник чести и добродетели», – процитировал он, словно прочитал слова, вставшие перед мысленным взором.

– Так сказал кто-то из греков?

– Разумеется. Это был Плутарх. Мне нравится твое своеволие и упрямство, Бетси. – Он усмехнулся, и было видно, что напряжение потихоньку его отпускает. – Но боюсь, я взрастил в тебе слишком большие амбиции. И проявлял слишком много снисходительности. Как бы ты не навлекла на себя беду.

Я смиренно потупила взор:

– Обещаю, что никогда не опозорю ваше имя, сэр.

6

На следующий день, по сравнению с вечером нашего приезда, суеты в порту Чарльз-Тауна прибавилось. Последний багаж срочно поднимали на палубу огромного военного корабля, который должен был унести прочь моего отца. Тюки и сундуки с добром опасно покачивались в натруженных руках носильщиков; матросы суетились, как муравьи, на массивной посудине, их выкрики вплетались в многоголосье рыбаков, спозаранку споривших с торговцами рыбой.

Было время прилива, и волны подбирались к набережной. С началом отлива военный корабль должен был отправиться в путь. Сейчас отец покинул нас ненадолго – осмотреть свою каюту и поговорить с капитаном, а мы с матерью терпеливо ждали на стене форта, когда он вернется, чтобы попрощаться.

– Следи за сумочкой, Элиза, чтобы завязки не болтались, – проворчала маменька, заметив, что я поглощена суетой внизу, на причале порта. Голос ее, как всегда, звучал утомленно. Этим утром она была бледнее обычного, и я не сомневалась, что после обеда она сразу поднимется к себе в спальню прилечь и не покажется до вечера.

– Да, маменька.

Я с восторженным любопытством наблюдала за группой индейцев – мужчины в кожаных штанах и с голыми торсами пререкались с купцом из-за рыбы и оленьих шкур, принесенных ими на продажу. Раньше я ни разу не видела обнаженного мужского тела – наши негры неизменно носили рубахи. Я знала лишь, что грудь у мужчин такая же, как у нас, только плоская, но сейчас, хоть они и были довольно далеко, видела все линии их фигур и мускулы, ходившие под кожей, как у крепких жеребцов.

– Элиза!

Я отвернулась, чувствуя, как у меня пылают щеки.

– Простите, маменька. Они такие дикие. Неужто никто не научил их шить рубахи? – Я хихикнула и тут же закашлялась под взглядом матери, которая смотрела на меня, бесстрастно поджав губы.

– Скоро начнется отлив. Мне пора подниматься на борт, – раздался позади голос отца, шагавшего к нам.

Мать становилась все бледнее и бледнее, хотя со временем жара усиливалась. Она болезненно щурилась на солнце.

– Опять голова разболелась, маменька? – спросила я, и мы с отцом осторожно отвели ее к скудному клочку тени от портовой стены.

– Больше медлить нельзя, давайте прощаться. – Отец шагнул ко мне, и я ответила ему крепким объятием.

– Не беспокойтесь, папенька. – У меня перехватило горло. Я вдохнула соленый портовый воздух, закашлялась и поспешно заставила себя отстраниться, потому что мне очень хотелось прижаться к отцу еще крепче и взмолиться, чтобы он не уезжал. – Я позабочусь о маменьке, о Полли и о ваших делах, – пообещала я, с трудом сглотнув.

У него заблестели глаза от слез, и меня покинули остатки самообладания.