Девушка из Дании

Дэвид Эберсхофф Девушка из Дании

Посвящается Марку Нельсону

THE DANISH GIRL by David Ebershoff

Copyright © David Ebershoff, 2000

Часть первая. Копенгаген, 1925 год

Глава первая

Жена поняла раньше него.

– Сделаешь небольшое одолжение? – крикнула Грета из спальни в тот, первый, день. – Поможешь мне кое в чем?

– Конечно, – ответил Эйнар, не отрывая глаз от холста. – Для тебя что угодно.

День был прохладный, с Балтики дул свежий ветер. Супруги находились у себя в квартире во Вдовьем доме. Эйнар, невысокий мужчина тридцати четырех лет, по памяти писал зимний пролив Каттегат: темные безжалостные воды в гребнях белой пены, ставшие могилой сотням рыбаков, что возвращались в Копенгаген со своим просоленным уловом. Сосед снизу, моряк с вытянутой, как яйцо, головой, вечно осыпал бранью жену. Выписывая серый завиток каждой волны, Эйнар представлял, как моряк тонет: рука обреченно вскинута над водой, голос, пропитанный картофельной водкой, продолжает обзывать благоверную портовой шлюхой. Это помогало Эйнару правильно смешивать краски: серый должен быть достаточно густым, чтобы поглотить такого человека, чтобы волна мощным, хлестким ударом оборвала хриплый рев утопающего.

– Буду через минуту, – сообщила Грета – младше мужа, хорошенькая, с широким гладким лицом, – и тогда начнем.

В этом они тоже отличались: Эйнар изображал сушу и море – миниатюрные прямоугольники, залитые косыми июньскими лучами или окутанные тусклым светом январского дня, – а его жена писала портреты – большие, часто в полный рост, – известных людей, красногубых, с блеском в волосах. Среди них был герр Исаак Глюкштадт – банкир, известный финансовыми вложениями в Свободный порт Копенгаген, – королевский меховщик Кристиан Дальгаард, Ивар Кнудсен из судостроительной компании «Бурмейстер и Вайн». Сегодня Грета ждала Анну Фонсмарк, меццо-сопрано Королевской датской оперы. Управляющие крупных фирм и промышленные магнаты заказывали Грете портреты, которые после висели в кабинетах над картотечными шкафами или вдоль стен в коридорах, где полы выщерблены колесами ручных тележек.

Грета появилась в дверном проеме. Волосы у нее были зачесаны назад.

– Ты точно не против прерваться и помочь мне? Я бы не отвлекала тебя, но дело важное. Анна опять не придет. Наденешь ее чулки? – попросила Грета мужа. – И туфли, ладно?

Апрельское солнце за спиной Греты просачивалось сквозь легкий шелк чулок, перекинутых через локоть. Из окна Эйнару была видна Круглая башня[1], похожая на огромную кирпичную трубу, а над ней – самолет немецкой компании «Ллойд-Аэро», который медленно плыл по небу, возвращаясь из ежедневного рейса в Берлин.

– Грета, ты о чем? – Капля масляной краски, сорвавшись с кисти, капнула Эйнару на ботинок. Эдвард IV залаял, крутя белой головой и переводя взгляд с хозяина на хозяйку.

– Анна снова отменила сеанс, – сообщила Грета. – У нее дополнительная репетиция «Кармен», а мне нужна пара ног, чтобы закончить ее портрет, иначе я никогда его не допишу. Я подумала, твои ноги сгодятся.

Она шагнула к Эйнару. В другой руке она держала туфли горчично-желтого цвета с оловянными пряжками. На ней был рабочий халат на пуговицах с накладными карманами, куда она прятала то, что Эйнару видеть не полагалось.

– Я не могу надеть туфли Анны, – возразил Эйнар, хотя, глядя на них, подумал, что в действительности они придутся ему как раз впору. Ступни у него были маленькие, с изящным сводом и мягкой округлой пяткой. На узких пальцах темнели редкие тонкие волоски. Эйнар мысленно представил, как собранная в гармошку ткань раскатывается на его бледной лодыжке, скользит вверх по аккуратно очерченной голени. Как щелкает клипса, с помощью которой чулок крепится к поясу. Он даже закрыл глаза.

Туфли походили на те, что они на прошлой неделе видели в витрине универмага «Фоннесбек» на манекене, одетом в платье полуночно-синего цвета. Эйнар и Грета остановились перед витриной полюбоваться гирляндой из желтых нарциссов, и Грета сказала: «Красиво, правда?» Когда он не ответил – в стекле отразилось лицо с широко распахнутыми глазами, – Грете пришлось его увести. Она потянула мужа дальше, мимо табачной лавки, и на всякий случай спросила: «Эйнар, с тобой все в порядке?»

Гостиная в их квартире выполняла роль студии. Сводчатый потолок, укрепленный узкими балками, напоминал перевернутую рыбачью плоскодонку. От морского тумана рамы мансардных окон покоробились, пол едва заметно кренился в сторону запада. Во второй половине дня, когда в стены Вдовьего дома било солнце, от них веяло рыбой. Зимой крыша протекала, на крашеных стенах пузырились капли мелкого холодного дождя. Эйнар и Грета ставили мольберты под сдвоенными слуховыми окнами, тут же, в ящиках, держали масляные краски – их заказывали в Мюнхене у герра Салатхоффа – и стойки с чистыми холстами. Когда супруги не занимались живописью, то накрывали все это зеленым брезентом, который моряк с нижнего этажа выбросил на лестничную площадку.