Девушка из Дубровника (СИ)

- А ты меня спрашивала? Тебе хоть что-то было интересно обо мне? Мы были рядом круглые сутки. Я тебе что-то рассказывал, задавал вопросы, ты отвечала. Иногда сама говорила о себе. Но я как будто тебя вообще не интересовал. Ты даже не удосужилась узнать, женат ли я. Просто сделала какой-то свой вывод. Знаешь, Ника, я уже привык, что бабам от меня нужны две вещи. Деньги и секс. Но тебе, судя по карте, и деньги-то не очень были нужны. Если учесть, что за все время ты купила трехкопеечный купальник, ночнушку с бабочками и назло мне разок поела в «Леуте».

- Так ты для этого мне карту дал? – усмехнулась я. – Чтобы проверить, насколько я алчная тварь?

- Это было последним пунктом в списке резонов. Вообще-то я ее тебе дал, чтобы ты купила себе все, что нужно. И еще потому, что я плохо умею делать подарки. Если б ты знала, как больно было думать, что тебе от меня нужен только секс – да и то до последнего времени ты этого адски стеснялась.

В этом была даже не ирония, а какая-то подлая насмешка. Все было не так. Совершенно не так. Но… он ведь не мог читать мои мысли. И, если подумать, выглядело все… да, очень похоже на то. Я действительно больше молчала и мало о чем его спрашивала. Ждала, что расскажет что-то сам. Почему? Да потому что элементарно разучилась спрашивать – когда мы жили с Андреем, это было слишком чревато.

Деньги? Секс? Ну да, все так. Я всегда любила красивые вещи, подарки, сюрпризы, к чему притворяться. И секс, как выяснилось, значил для меня намного больше, чем я могла предполагать. Но… Это была лишь малая толика того, чего я хотела от Глеба.

Я хотела его всего. Без остатка. Его прошлое, настоящее и будущее. Родных и друзей. Рабочие проблемы и победы. Хотела вместе радоваться и огорчаться. Смеяться и ругаться. Ссориться и мириться. Вместе спать, есть, гулять и смотреть телевизор. Давать ему таблетки от простуды, варить борщи и покупать страшные белые трусы. Вместе состариться. Смотреть на лысого, пузатого, вредного деда и видеть его таким, каким увидела впервые. Дети? Об этом я старалась не думать – но да, я бы хотела родить ему детей.

Я могла хотеть чего угодно – но это не имело никакого значения…

Глеб осторожно повернулся на бок, поморщился.

- Я говорил себе, что был таким же, как ты. И моя мать была такой же. Что-то такое испуганное, сидящее в своей раковине. Ей было всего тридцать четыре, когда отец умер, а казалось, что хорошо за сорок. Все думали, что она несчастная, горем убитая вдова. А она просто разучилась жить и чему-то радоваться. Боялась всего – и себя особенно. И все-таки нашла в себе силы из всего этого выбраться. Хотя Тойво поначалу с ней было очень непросто. Ты похожа на нее, Ника, и это мне тоже в тебе нравится.

Я наклонилась к нему и поцеловала. Его губы были сжаты – твердые, напряженные. И все-таки они дрогнули, ответили мне.

- Ника… - прошептал он, коснувшись пальцами моей щеки.

- Глеб, ты мне нужен, - сказала я. – Очень нужен. Я хочу быть с тобой.

Он молчал, и я поняла, что все бесполезно. Он принял решение, и теперь можно говорить что угодно, это не поможет. И все-таки я сделала еще одну попытку.

- Глеб, все это было очень давно. Да, я его любила. Но его больше нет, а ты – жив. Хотя вчера я подумала, что потеряла и тебя тоже.

- Прости, Ника, но я не уверен, что готов соревноваться с призраком.

- Что ты несешь? – застонала я. – С чего вдруг тебе нужно с ним соревноваться?

- Каждый раз, когда у нас что-то будет не так, ты будешь меня сравнивать с ним. Одно дело с бывшим – это реальный человек, и я могу быть для тебя лучше, чем он. Но умерший всегда будет в поднебесье. Во всех смыслах. Я не хочу быть его заместителем.

- Глеб, ну это же глупо! Миллионы людей теряют любимых и находят другую любовь. Не хуже, не лучше – другую.

- Да, - кивнул он. – Но не все через десять лет называют эту другую любовь именем умершего… Я не знаю, что мне делать, Ника.

Открылась дверь, в палату вошла усатая медсестра в голубой униформе и вежливо, но твердо попросила меня на выход.

Все, что я могла сказать, прозвучало бы жалко. И совершенно бессмысленно. Я встала, наклонилась и поцеловала его – еще раз, последний. Он был прав – совсем не так мы должны были попрощаться.

- Когда будешь в Питере… если захочешь… позвони, - уже выходя, сказала я, ненавидя себя за эти слова, которые вовсе не собиралась говорить. Сказала и тут же закрыла за собой дверь. Чтобы не слышать, что он ответит. И не видеть его лица.

Вот теперь можно было плакать, никого не стесняясь. Больница – как вокзал, здесь никого этим не удивишь. Только посмотрят сочувственно. Выйдя на крыльцо, я достала из сумки пудреницу, посмотрела в зеркало… да… лучше бы не смотрела.

Бранко мигнул со стоянки дальним светом, и я пошла к машине. Взглянув на меня, он молча достал из бардачка упаковку бумажных носовых платков и бросил мне на колени. Я достала платок и громко высморкалась, нисколько не беспокоясь о том, как выгляжу. Бранко, рядом с которым я еще пару дней назад испытывала постоянное чувство неловкости, вдруг стал почти родным.