- У тебя склонность к ритуальному поведению. Если что-то зашло, будешь повторять постоянно. Подозреваю, что все оставшиеся дни мы будем каждый вечер вот так сидеть здесь. Пить вино и считать самолеты.
- Что-то мне подсказывает, ты тоже из козлиной стаи.
- Ужасно, - вздохнула я. – У тебя когда?
- Двенадцатого января. А у тебя? И почему ужасно?
- Семнадцатого. Ужасно, потому что если мы упремся рогами… В общем, в горной речке утром рано утонули два барана.
- А если не столкнемся и окажемся в одной упряжке, то горы свернем. Послушай, Ника…
Что-то в его тоне мне не понравилось, внутри шевельнулся неприятный холодок.
- Я тебе сказал сегодня, что в настоящей жизни столько не пью…
- Глеб!
- Послушай, пожалуйста. Может, конечно, мне не стоит все это говорить, но…
Заранее захотелось плакать, потому что ничего хорошего от его слов я не ждала.
- Прозвучало действительно не очень приятно, насчет настоящей жизни, но это правда. Там, - Глеб дернул подбородком куда-то в сторону, подразумевая повседневную действительность, - я совсем не такой, как здесь. И, я думаю, настоящий Глеб Осадчий тебе вряд ли бы понравился.
Мимолетом промелькнуло, что фамилия у него какая-то дурацкая, хотя, по большому счету, дурацкой была сама эта мысль.
- И что в тебе такого ужасного? – спросила я, удивляясь, что голос звучит спокойно, если не равнодушно.
- Фактически вся моя жизнь – это работа. Сначала она была средством чего-то добиться, может быть, кому-то что-то доказать. Но потом сама стала целью. Все остальное – вторично. Деньги – это не главное. Главное – что я могу.
- Власть?
- Не совсем, - он покачал головой. – Это тоже, да, но это не все. Скорее, контроль. Возможность. Потенциал. Я знаю, на что способен, могу поставить цели и получить то, чего хочу. Могу заставить других делать то, что мне надо. Любыми способами. Ника, я манипулятор и беспринципная сволочь. У меня нет друзей. Там – нет. Только семья и сотрудники. И конкуренты. Ты не представляешь, сколько людей меня ненавидят. И женщины, кстати, тоже. Никогда не оправдываю их ожиданий.
Я подумала, что ожидания мелированной крысы Лидки он наверняка оправдал, раз она с таким визгом на нем повисла, но решила, что лучше это не озвучивать.
- И зачем ты мне все это говоришь?
Сидя у него на коленях, мне было не слишком удобно смотреть ему в лицо, но я все-таки повернулась.
- Не знаю, - Глеб все так же глядел куда-то сквозь меня. – Наверно, чтобы ты знала. Так, по крайней мере, честно.
Я подумала, что все это уже плохо вписывается в рамки стандартного курортного романа. Да и с самого начала, пожалуй, не слишком-то вписывалось.
- Знаешь, Глеб… - я провела рукой по его волосам. – Мне кажется, ты ошибаешься.
- В чем? – усмехнулся он.
- Мне кажется, настоящий ты как раз не там, а здесь. Ты говорил, что приезжаешь сюда каждый год, ищешь маленького мальчика, которого давно уже нет. Но, наверно, все-таки не за этим. То есть не только за этим. Ты ведь вполне можешь позволить себе самые лучшие курорты, пятизвездочные гостиницы, а не облезлый городишко на задворках Европы, комнату в доме друга и столетнюю хонду в аренду.
Я бы ни за что на свете не призналась, что утром, прежде чем идти завтракать, проверила в банкомате баланс на карте Глеба. В конце концов, сказать можно что угодно. Там было даже больше пяти тысяч евро. На карте, которую он просто так отдал женщине, с которой знаком всего несколько дней.
- Ты приезжаешь туда, - продолжала я, - где тебя знают не как беспринципную сволочь, а как того самого маленького мальчика. И того, кем этот мальчик стал. Потому что только с этими людьми ты можешь быть самим собой.
Мы не включали на балконе лампочку, но даже в тусклом свете из комнаты я заметила, как по его лицу пробежала растерянность. Так выглядит человек, который постоянно носит очки, когда снимает их. Он нашел мою руку и прикоснулся губами к ладони. Мы сидели и молчали, пока мне это не надоело.
- Беспринципная сволочь Глеб Осадчий, - сказала я ему на ухо, - если твоя минутка самокопания закончена, осмелюсь напомнить, что у тебя на коленях сидит женщина, которая готова с тобой трахаться двадцать четыре часа в сутки без перерыва на обед. И твоя временная импотенция ее очень огорчает. Так что…
Окончить фразу я так и не успела…
Глава 33
Рева первого самолета в 5.55 я не услышала, но, похоже, у организма уже выработался условный рефлекс просыпаться в это время. Посмотрев на телефон, я удивилась: в комнате было почти темно. Обычно, когда я открывала глаза, солнце еще не вылезало из-за горы, но свет все равно лился сквозь решетку жалюзи, рисуя на кровати светлые полосы.