Девушка из Дубровника

— Умница, — похвалил меня Глеб. — А теперь на ноги поднимайся. Весло в руках держи. Сначала одну ногу ставь, потом другую.

Сколько раз я падала — не сосчитать. Раз двадцать, не меньше. И это только пока вставала. А когда попыталась грести — еще больше. Я рычала, шипела и материлась, как извозчик. Глеб хохотал, как сумасшедший. Махнув рукой, он поплыл к берегу, выбрался на причал, сел рядом с Драганом и начал фотографировать меня на телефон. Мне хотелось его убить. А еще больше — научиться стоять на этой сволочной доске. Всем врагам назло.

Когда в конце концов я, гордо выпрямившись, подплыла к берегу, показалось, что играет триумфальный марш из «Аиды», а все Адриатическое побережье аплодирует мне стоя. Я вытащила доску из воды и посмотрела на Глеба, задрав нос. Он подошел, обнял меня, поцеловал и прошептал на ухо:

— Кит, я тобой горжусь!

Меня обдало жаром. Когда я в последний раз слышала что-то подобное? Уже и не вспомнить. Больше десяти лет прошло.

— Устала? — спросил он.

— Не то слово, — я мешком шлепнулась на гальку.

— Уже первый час. Давай пойдем перекусим и вернемся. Возьмем каяк и поплывем куда-нибудь в сторону Мркана. Не бойся, это легче. Можешь вообще не грести, я и сам могу.

Так мы и сделали. Пообедали в «Торани» и вернулись обратно. Солнце, такое яркое с утра, после полудня все чаще начало прятаться за облаками, и можно было не бояться обгореть. Двухместный каяк, который приготовил для нас Драган, оказался такого же ядовито-оранжевого цвета, как и спасательные жилеты. Отдавая на хранение наши вещи, Глеб оставил телефоны. Драган дал ему два герметично закрывающихся пакетика.

— Положи в карман жилета. Мало ли что.

Глеб помог мне забраться спереди, дал в руки весло, которое оказалось потяжелее, чем у сапборда.

— Видела, как им гребут? Если хочешь, попробуй. Можешь медленно, но обязательно ритмично. Раз-два-три-четыре. Но если скажу «стоп», сразу прекращай, без выяснений, в чем дело.

— Думаешь, получится? Надо же одновременно.

— Ника, — Глеб улыбнулся все той же «неприличной» улыбкой. — Если уж мы в постели в ритм попадаем, то и здесь справимся. Ты греби, а я подстроюсь.

Пусть и не сразу, но у нас действительно получилось. Правда, очень быстро начали ныть плечи, поэтому я делала несколько гребков и отдыхала. Глеб тоже особо не торопился.

— Стоп! — услышала я, когда мы добрались до мыса.

Я подняла весло на нос лодки, и Глеб повернул к берегу.

— Может, не стоит? — спросила я, но он отрезал:

— Все нормально.

Каяк покачивало на волнах. Глеб молчал, но я знала, что он смотрит на то самое место — под скалой.

— Все, хватит, — сказал он тихо, и мы поплыли дальше, к небольшому островку.

— Передохнем немного? — предложил Глеб.

Это был даже не остров, а скала, торчащая из моря метров на десять. Ее окружало несколько плоских валунов, на которые мы и выбрались. Прямо из скалы, ближе к вершине, росла кривая сосна, к стволу которой кто-то привязал канат, наверно, для тарзанки.

— С неба свесилась веревка, — задумчиво сказал Глеб, вытаскивая каяк на камень.

— Кто повесил там ее? — машинально продолжила я и рассмеялась, когда он удивленно вытаращил глаза.

— А в окно влезает ловко озверевшее зверье, — закончили мы вместе, правда, поспорив насчет «озверевшего»: Глеб утверждал, что зверье «волосатое».

Мы давно перестали удивляться, что оба знаем такие вещи, которые мало кому известны — вроде тех же паучных лап или ахматовского вышитого сыча. Но про веревку — это было уже слишком. Хотя все оказалось просто. Я знала эту песенку из старой пьесы о студенческой общаге от дедушки, а Глеб от отца. В конце пятидесятых эта пьеса была очень популярна.

Мы устроились на горячем камне, глядя, как за Супетаром в небо взмыл парасейл.

— Я пробовала в Болгарии, — сказала я, с завистью глядя на парашют, летящий за катером. — Здорово. Хотя, конечно, с настоящими прыжками не сравнить. Так, суррогат.

— Ты прыгала с парашютом?! — Глеб посмотрел на меня с суеверным ужасом.

— Двадцать прыжков, два затяжных. Еще в училище. Не представляешь, какой кайф.

— Не представляю, — Глеба передернуло. — И представлять не хочу. А потом больше не прыгала?

— Нет. Уже нельзя. Когда приземляешься, идет вертикальная ударная нагрузка на стопы, а через них на позвоночник. Скручивающую нагрузку можно, а так — нет. Если сильно упаду на ноги или на задницу, ничем хорошим не кончится. Поэтому и в воду с высоты не ныряю.

— Подожди, но ты же говорила, что тебе после реабилитации разрешили обратно в цирк. Если не воздушной гимнасткой, то партерной. Но когда прыгаешь и на ноги приземляешься — это разве не ударная нагрузка?

— Не такая сильная. К тому же группируешься, перераспределяешь ее. Ну я не знаю, мне трудно объяснить. Это как ты мне будешь рассказывать про особенности перевозки разных видов грузов. Я все равно толком не пойму. А с парашютом — даже снится иногда. Хотя есть еще одна штука, о которой я дико мечтаю. Вингсьют — не слышал?

Глеб покачал головой. Я достала телефон и показала ему сохраненный ролик, в котором несколько человек в странных костюмах с бешеной скоростью летели по горным ущельям.