Джонатан дал мне белые фигуры, так что я сделала первый шаг. Только много лет спустя я поняла это, но шахматы стали для нас прелюдией, и танец соблазнения мы начали, когда впервые играли вместе в студенческом союзе. Его сосредоточенность приводила меня в восторг, потому что он хотел выиграть так же сильно, как и я. Когда мы играли, в нас обоих была какая-то безжалостность, и это выражалось в том, что в игре мы оказывались на равных. Мне никогда не приходилось беспокоиться о том, чтобы сказать что-то не то, когда мы играли. В шахматах я разбиралась.
Я допустила неосторожную ошибку, из-за которой мне предстояло изводить себя еще несколько дней, и Джонатан взял мою ладью и поставил по свою сторону доски.
С самого начала партии Джонатан наклонялся и целовал меня каждый раз, когда брал одну из моих фигур, и на этот раз он оттянул воротник моего свитера в сторону и провел губами от моих губ до подбородка вниз по шее и, наконец, поцеловал мою ключицу.
– Все хорошо? – спросил он.
– Да.
– Каждый раз, как будешь проигрывать ход, я буду делать это снова.
– Я не проиграю, – сказала я, потому что верила в это.
Но потом я поняла, что хочу, чтобы Джонатан продолжал это делать. Недостаточно, чтобы проиграть нарочно, потому что концепция преднамеренного обмана никогда бы не пришла мне в голову. И только на следующий день, когда я рассказала о случившемся Дженис и она спросила меня, не было ли у меня искушения проиграть нарочно, я поняла, что могла бы притвориться.
Джонатан тоже допустил по неосторожности ошибку, что было для него нехарактерно, и когда я забрала себе его слона, он сказал:
– А теперь ты поцелуй меня.
Я наклонилась к нему и нежно коснулась губами его губ. Это было так приятно, что, ободренная ощущениями, я поцеловала Джонатана сильнее. Его волосы казались влажными и холодными под моими пальцами.
В следующий раз, когда он захватил одну из моих фигур, он снова поцеловал меня в шею. Меня словно ударило током. Я хотела большего, но не знала, как сказать ему об этом. Каким-то образом Джонатан сам все понял, потому что его поцелуи стали настойчивее, а свитер он стянул с меня через голову. На мне была мешковатая футболка с длинными рукавами, которую он тоже снял. Бюстгальтер мне помогла выбрать Дженис. Он был сшит из хлопка, без косточек и дурацкого рисунка, но светло-розовый с чашечками-половинками, и Дженис сказала, что Джонатану он, вероятно, очень понравится. Я не могла прочитать выражение лица Джонатана, потому что он, казалось, был в каком-то трансе.
– А ты… ты можешь встать рядом с кроватью?
Я сделала, как он просил. На мне были любимые тонкие мешковатые хлопчатобумажные брюки на завязках, которые я могла затянуть точно до нужной тесноты. Джонатан ухватился за тесемку и осторожно потянул. Брюки тут же соскользнули с моих бедер на несколько дюймов, а когда он развязал их до конца, они упали к моим ногам. Мои розовые трусы были под стать лифчику. Джонатан вытаращил глаза.
– Я понятия не имел, что твое тело выглядит
– Мы собираемся закончить партию?
– Обязательно закончим. Ты хочешь этого?
Я действительно хотела закончить, потому что мне было трудно отказаться от любой недоигранной партии, но ощущения, которые нарастали в моем теле, были сильнее, чем мое желание вернуться к доске.
– Мы можем закончить партию завтра.
Джонатан положил руки мне на бедра и заглянул в глаза, и я впервые посмотрела ему в глаза на несколько мгновений, прежде чем отвести взгляд.
– Значит, ничего, если я их сниму?
– Конечно. Давай.
Скромность была совершенно чуждым для меня понятием. Когда я была маленькой, мама часто заставала меня на улице совершенно голой. Быть голым означало, что к моей коже не прикасаются никакие шершавые ткани, в нее не впиваются молнии, и ничто не могло сравниться с ощущением воздуха на моей коже. Однажды, на первом курсе колледжа, я встала с постели посреди ночи, чтобы выпить воды. Тем вечером парень Дженис остался ночевать, и мы оба проснулись в одно и то же время и обнаружили, что стоим перед раковиной в нашей кухне, чтобы наполнить чашку. Я включила маленькую лампочку рядом с кроватью, чтобы не споткнуться, и она отбрасывала на нас желтый свет. Я была голая, но на нем было нижнее белье. Он не проронил ни слова, пока я наполняла свою чашку, пила воду, а потом вернулась к себе в кровать и скользнула под одеяло.
Однако на следующее утро у Дженис нашлось много слов, а еще она сказала, что мне нужно купить халат.
– Ты не можешь вот так ходить по нашему общежитию.
– Но я здесь живу. А он нет.
– Тебе все равно нужно прикрыться, – заявила подруга.