Девушка из его прошлого

– Одна моя знакомая работает в отделении интенсивной терапии на этом этаже. Она упомянула о неизвестном, которого держат под наркозом из-за проблем с дыханием, и о том, что несколько человек приходили его опознать, но пока совпадений не было. Она сказала, что у него темные волосы. По росту и возрасту вроде подходит. Про цвет глаз ничего не знаю, потому что он их не открывал. Я могу впустить только одного из вас.

– Иди, Анника, – говорит Уилл, когда мы подходим к двери палаты. – Я тебя тут подожду.

Как только мы входим в палату, я начинаю колебаться, потому что, кто бы это ни был, он в тяжелом состоянии. Кровать окружают разные медицинские аппараты, слышится какофония свистков и гудков. В ноздри мне бьет запах антисептика, напоминая мне о моем собственном пребывании в больнице много лет назад. Я задыхаюсь и хватаю ртом воздух. Это только ухудшает ситуацию, потому что никакого свежего воздуха тут нет.

В тусклом свете я различаю очертания человека. Я сомневаюсь, что это Джонатан, потому что волосы выглядят неправильно – тусклые и серые, а не темно-каштановые. Медсестра жестом приглашает меня подойти к кровати. Она была такой милой, и я не хочу показаться неблагодарной или трусливой, поэтому подхожу.

Этот человек тяжело пострадал. Волосы покрыты пеплом и цементной пылью, но под ними я вижу, что цвет на самом деле темно-каштановый. А еще в них запеклась кровь. Он на аппарате искусственной вентиляции легких, трубку в горле удерживает на месте кусок белого скотча.

Я приглядываюсь, чувствуя проблеск надежды, когда мысленно перебираю плоскости и углы лица Джонатана, и пытаюсь определить их под синяками, кровью и грязью. Я не хочу прикасаться к нему, потому что это наверняка причинит ему боль, но прослеживаю эти плоскости и углы, мой палец парит в дюймах над его кожей. Лицо Джонатана похоже на поляроидный снимок, который медленно превращается в нечто узнаваемое прямо у меня на глазах. Это он. Я знаю, что это он.

Наконец я приподнимаю простыню и плачу еще сильнее, когда вижу шрам на его левом колене. Очевидно, что его ноги и, возможно, тазовые кости переломаны.

– Это тот человек, которого вы ищете? – спрашивает медсестра.

Слезы катятся по моему лицу и капают на простыню, покрывающую грудь Джонатана.

– Да. Не мог бы мой брат войти? Всего на секунду?

– Только на секунду, – эхом отзывается она.

Я бросаюсь на грудь Уиллу. Странное ощущение. Я не могу припомнить, чтобы когда-нибудь испытывала такую любовь к моему брату или хотела выразить ее таким физическим способом. Это так утешительно, что не передать словами.

– Не могу поверить, – говорит Уилл.

– Я могу.

Медсестра возвращается в палату.

– С вами хотели бы поговорить врач и администратор больницы. Это не займет много времени. Вы можете вернуться, когда закончите.

Представившись, доктор Арнетт объясняет, что у Джонатана серьезные повреждения дыхательных путей и он находится в критическом, но стабильном состоянии. Он предупреждает, что в любой момент могут возникнуть осложнения и что Джонатан еще далек от выздоровления. У него уже появились признаки пневмонии, и высок риск дополнительной инфекции.

От администратора мы узнаем, что Джонатана вынесли живым в тот самый день, когда рухнули башни. Он был найден в небольшом кармане, окруженный разбитым бетоном и смятой сталью. Его одежду срезали санитары, когда проводили первичную обработку перед тем, как погрузить в машину «Скорой помощи». Его лечили как неизвестного, ведь при нем не было ни бумажника с документами, ни бейджа сотрудника, персонал ждал, чтобы кто-то признал его своим.

– Я признаю его своим, – говорю я и с этого момента уже не отхожу от него.

44. Анника

Уилл приглашает меня пожить в его квартире, чтобы я была ближе к дому, но по большей части я сплю у кровати Джонатана, как он делал это для меня много лет назад. Я не могу по-настоящему принимать за него решения, но могу быть проводником врачей, и говорю ему, что позабочусь обо всем, о чем смогу. Не уверена, слышит ли он меня, но все равно разговариваю с ним и повторяю слова врачей. Я объясняю ему, что мы пробудем здесь некоторое время.

Мне не терпелось поделиться этой новостью с родителями, с Дженис и Клеем. Сомневаюсь, что кто-то, кроме меня, думал, что я когда-нибудь найду Джонатана, и моя мама и Дженис в основном плакали в телефон.

– Я сейчас же позвоню в чикагский офис, – обещает мама.

Я рада, что она хочет держать руку на пульсе, потому что мне это даже в голову не приходило. Когда она перезванивает мне позже, то говорит, что там тоже никто не верил, что Джонатан жив. Надеюсь, они устроили праздник.

Брэдфорд улетел обратно в Чикаго, как только сняли запрет на перелеты. Он звонит мне на следующий день по новому мобильнику, который подобрал мне Уилл. Номер ему дала моя мама.

– Мы все очень рады, что он жив. Мы потеряли бы гораздо больше сотрудников, если бы не его приказ покинуть здание, – говорит Брэд.

Может быть, он больше не злится на меня за то, что я прервала то совещание. Наверное, национальная трагедия делает такое с людьми.