Стук в дверь. Входят Томас с Кармель и мама. Мама тут же указывает на поднос с едой.
– Тебе надо поесть, – говорит она.
– Я желудок берегу, – возражаю я. – В нем только что нож торчал.
Не смешно, говорит мне ее прищур. Хорошо, мам. Беру миску яблочного пюре и отхлебываю, только чтобы заставить ее улыбнуться, и она улыбается, пусть и неохотно.
– Итак, мы решили, что все останемся здесь, пока ты не оправишься достаточно для путешествия, – говорит Кармель, усаживаясь в ногах кровати. – Обратно полетим вместе, как раз к началу учебного года.
– Гоп-ля-ля, Кармель, – говорит Томас, вертя в воздухе пальцем, и многозначительно смотрит на меня. – Ее так прет считаться старшеклассницей. Можно подумать, она и так уже не правит всей школой. Лично я не тороплюсь. Может, мы успеем еще разок прогуляться по Лесу Самоубийц по пути домой, чисто поржать.
– Обхохочешься, – язвит Кармель и толкает его.
Снова стук в дверь. Входит Гидеон, руки в карманах, и садится на стул. Я замечаю, как они с мамой натянуто переглядываются. Не уверен, станет ли для них когда-нибудь все по-старому. Но я всеми силами постараюсь объяснить, что Гидеон не виноват.
– Я постоянно на телефоне с Колином Бёрком, – сообщает нам Гидеон. – Джестин явно идет на поправку. Она уже на ногах.
Джестин не умерла. Раны, нанесенные ей обеатом, оказались не смертельнее моих. И вернулась она раньше, поэтому не потеряла столько крови. Она явно была осторожнее в выборе места для раны, потому у нее и внешних повреждений оказалось меньше, чем у меня. Может, когда-нибудь я выжму из нее все ее секреты. А может, и нет. Жизнь куда интереснее, когда в ней остаются серые зоны.
Молчание в комнате затягивается. Я в сознании уже три дня, но они продолжают ходить вокруг меня на цыпочках и не особенно расспрашивают о случившемся по ту сторону. Но им до смерти хочется знать. А я не прочь с ними поделиться. Просто забавно ждать и гадать, кого прорвет первым.
Обвожу взглядом их неловко любопытные лица. Все как один улыбаются, не разжимая губ, и держатся.
– Ну, схожу-ка я выясню насчет обеда для остальных, – говорит мама, складывая руки на груди. – Ты пока на протертой пище, Кас. – Уходя, она хлопает Томаса по плечу.
Она несомненно в курсе, что в качестве якоря я выбрал именно его. Если он и раньше был ей симпатичен, то теперь она вообще готова его усыновить.
– Ты ее хотя бы видел? – спрашивает Томас, и я улыбаюсь. Наконец-то!
– Да, видел.
– Что… что произошло? Это все обеат?
Он спрашивает так нерешительно. Кармель выпучила глаза, высматривая у меня признаки стресса, готовая наброситься на Томаса и прекратить расспросы. Дурь, конечно, но я ценю ее беспокойство.
– Обеат, – говорю. – Ты был прав, Гидеон. Они оказались заперты там вместе. – Он кивает, и глаза у него темнеют. Думаю, ему вовсе не хотелось оказаться правым. – Но теперь с ним покончено. Я его убил. И освободил остальных. Всех, кого он вобрал в себя за эти годы. Всех тех призраков. И Уилла с Чейзом. – Киваю Кармель… – И папу. – Гидеон закрывает глаза. – Маме пока не говори. Я сам скажу. Но… я не видел его. Не поговорил с ним. Это трудно объяснить.
– Не волнуйся, – говорит он. – Расскажешь ей, когда сам захочешь.
– А что Анна? – спрашивает Томас. – С ней все в порядке? Ее ты тоже освободил?
Улыбаюсь.
– Надеюсь, что да, – отвечаю. – Думаю, освободил. Думаю, теперь у нее все будет хорошо. Думаю, она будет счастлива.
– Я рада, – говорит Кармель. – Но ты-то как будешь, нормально?
Она кладет мне руку на колено и пожимает его сквозь одеяло. Киваю. Все со мной будет хорошо.
– А как насчет ордена? – спрашиваю я Гидеона. – Джестин принесла оттуда металл, чтобы выковать новый атам. Тебе об этом рассказали?
– Они на это клюнули, – кивает Гидеон. – Она всегда была умной девочкой.
– Новый атам? – удивляется Томас. – А им это под силу?
– Не уверен. Но, похоже, они так думают.
– Так что, – устало тянет Кармель, – это значит, что теперь нам придется вынести весь орден? Не то чтобы я возражала, но серьезно?
– Если они хотели меня убить, у них была для этого исключительная возможность, – говорю. – Я же там на полу валялся практически мертвый. Они могли меня просто там оставить. Отказать в помощи. – Смотрю на Гидеона, и он согласно кивает. – Не думаю, что стоит беспокоиться на их счет. Свой атам они получат. И свой инструмент, – горько добавляю я. – С меня они слезут.
– Они получили что хотели, – соглашается Гидеон. – И, похоже, убрались. Кроме нас, тут никого не осталось. Орден снялся, как только Джестин поправилась достаточно, чтобы ее можно было перевозить.
Отмечаю, что Гидеон говорит об ордене так, словно не был его членом. Хорошо. Он откидывается на спинку стула и складывает руки на груди:
– Похоже, Тезей, твой путь свободен.
Улыбаюсь и вспоминаю наши с Анной последние мгновения. Я помню, как она целовала меня и что я почувствовал ее едва сдерживаемую улыбку. Помню, что губы ее были невероятно теплые.