Девушка из нежной стали

– Фа-амилии я не знаю, – опять начал заикаться Венечка, – а зовут ее Ирэна Альбертовна.

– Где ее офис?

– Я действительно не знаю! – чуть не плакал он. – Александр Иванович дал мне ее телефон и сказал, что мне все объяснят. Я позвонил, и она рассказала, что и как нужно делать.

– Верю, – подбодрил его Денис и опять перешел на «ты». – Значит, так, сокол мой ясный, сейчас тебя отвезут в более приличную комнату, и там ты подробненько, на бумаге, изложишь все с именами, фамилиями, номерами и марками машин, датами, вспомнишь всех детей, которых переправил, а тех, которых не вспомнишь, выпишешь потом, посетив места своей славной работы. Подпишешь свои показания и завтра спокойненько выйдешь на работу.

– Вы меня отпускаете? – не поверил Вениамин Андреевич.

– Конечно, отпускаем, мне тебя сейчас арестовывать не с руки. Ты мне нужен свободный и гордый!

– Я напишу чистосердечное признание и меня не арестуют? – уточнил Венечка.

– Ты меня лучше не зли, дорогой! – жестко велел Денис. – А то мы сейчас выйдем и дадим девушке возможность закончить то, что она так удачно начала! Правда, перед этим наденем на тебя наручники, чтобы ты ей не мешал.

– Я понял, я понял! – перепугался Венечка.

– Ну, мы можем идти, дальше ребята разберутся, – заметил, поднимаясь со стула, Денис.

На лице у Вениамина Андреевича отразилось облегчение, сменившееся работай мысли, додумать которую Денис ему не дал.

– Кстати, я забыл тебя предупредить. За тобой, естественно, будут следить, ну это ты и сам понял. Если попробуешь кому-нибудь намекнуть на наш сегодняшний разговор или станешь вести себя нервно и неадекватно, даже если просто пукнешь в пространство не тем запахом, я сразу арестую твоего дядюшку, о деятельности которого мне много интересного известно. А тебя, милый, с превеликим удовольствием посажу в камеру к уголовникам, они очень любят таких пухленьких мальчиков и еще большей «любовью» пылают к педофилам и убийцам детей! Ты меня понял!

– Д-а-да! – пролепетал Венечка.

– Вот и молодец! Тебе объяснят, как действовать дальше и с кем связываться.

Когда они вышли из темного, провонявшего, брошенного человеческого жилья, остановились, не сговариваясь, и закурили, все втроем.

– На его месте я бы уже померла от страха, – нарушила тишину Вика.

– Не надейся! Такие мальчики очень живучи, – ответил устало Денис.

Денис уверенно и спокойно вел машину. В салоне стояла тишина: после того как они отъехали от дома, никто не проронил ни слова. Вика, сидевшая сзади, смотрела в окно, Егор, откинув голову на подголовник, дремал.

Денис все поглядывал в зеркало на молчавшую Вику и, не выдержав, спросил:

– Вик, ты что, переживаешь, что на этого козла кинулась?

Она отвернулась от темного окна, поймала его взгляд в зеркале и ответила:

– Нет. Я думаю о том ребенке, которому понадобилась пересадка почки.

Услышав ее ответ, Егор открыл глаза и выпрямился на сиденье.

– Я ставлю себя на место его матери и понимаю, что сделала бы все возможное и невозможное, чтобы спасти сына. А если бы у меня имелись деньги, то, скорее всего, обратилась бы и к тем ребяткам, от которых сейчас бегаю. И вряд ли я бы думала о том ребенке, у которого возьмут эту почку.

– Не грузись, Викуль, – подбодрил ее Денис, – всякая медаль имеет оборотную сторону.

– Я сейчас поняла, что это не вопрос этики, морали или законности. Все гораздо проще и сложнее. Каждый спасает своего ребенка.

– Не совсем, – возразил Денис, – ты уверена, что если бы точно знала, у кого и при каких обстоятельствах возьмут орган для твоего больного ребенка, то согласилась бы на это? Ты уверена, что, зная, что ради спасения твоего ребенка другого, здорового, сделают инвалидом на всю жизнь и без согласия его и его родителей, обманным путем?

– Не знаю, – подумав, ответила Вика.