Девушка из письма (ЛП)

Айви медленно встала, используя кровать для поддержки. Она не осмеливалась плакать, хотя боль разрывала живот, вызывая ощущение, что в любой момент ее может стошнить. Выпрямившись, она опустила глаза и заметила на полу у ног капли крови.

Она сделала шаг, потом схватилась за край кровати, когда ноги снова подогнулись. И с грохотом рухнула на пол, приземлившись на бок и вскрикнув от боли.

— Я хочу, Сестра, чтобы завтра она встала с кровати. И пусть сама выстирает эти простыни, — велела Сестра Мэри-Фрэнсис.

Айви лежала на полу, глядя, как черные ботинки Сестры шагают прочь по холодной керамической плитке.

Как только старшая монахиня ушла, Сестра Фейт помогла Айви подняться и лечь обратно в кровать.

— Она ведь не шутила, — тихо сказала монахиня. — Ты можешь остаться здесь лишь до завтра.

— Да, Сестра, я понимаю. Простите за беспорядок, — пробормотала Айви, пока Сестра Фейт вытирала тряпкой кровь с пола.

На стене лазарета зазвонил колокол, и Сестра Фейт посмотрела на часы.

— Я пойду на ужин. Принесу тебе немного супа.

— Спасибо, Сестра.

Как только Сестра Фейт ушла из лазарета, заперев за собой дверь, Айви расслабилась и потянулась за ручкой и бумагой, что в безопасности лежали под одеялом. Она поморщилась, удобнее устраиваясь на жесткой железной кровати, и продолжила писать.

Я пишу это из кровати в лазарете. Роды были ужасными. Я не знала, чего ожидать, но рада этому. Если бы в комнате, где я провела в одиночестве всю ночь, было окно, наверное, я могла бы из него выпрыгнуть. Подобной боли я никогда не испытывала, даже на миг. А мне пришлось выносить ее несколько часов. И никого, чтобы утешить меня. Не зная, придет ли этому конец.

Комната, где меня оставили, была мне уже знакома. Воспоминания о ней останутся со мной навсегда. Матушка Карлин заставляла девушек на поздних сроках беременности убирать ее сразу после чьих-нибудь родов. Ничто не наполняет страхом больше, чем залитый кровью пол. Его так тяжело отмыть холодной водой лишь с крошечным кусочком мыла. Однажды я провела там на коленях целый день. Один раз мне пришлось мыть рядом с крошечным мертвым младенцем. Он лежал в мусорном ведре, завернутый в окровавленное одеяло. Я вынула его, прижала к себе и плакала, говоря, что его любили. Потом Матушка Карлин забрала его, чтобы бросить в резервуар. Туда отправлялись все мертвые дети. Она велела мне не тратить понапрасну слезы на порождение дьявола и ударила так сильно, что ее кольцо оставило порез на моей щеке.

Роды у меня начались к концу длинного дня в прачечной. Машина была тяжелой, а живот мой — таким большим, что я не могла ее удержать.

Айви замерла, вспомнив последний день, когда Роза принадлежала лишь ей. Последний раз, когда она точно знала, где ее дочь и что она в безопасности.

Оборудование в прачечной казалось тяжелее обычного. Да и тело ныло как-то иначе. Боли в животе начались вскоре после ланча и становились все сильней, пока девушка не согнулась пополам, не в силах больше терпеть. Айви медленно подошла к Сестре Эдит, пытаясь не кричать от боли.

— Ты что себе позволяешь? Возвращайся к работе, — рявкнула Сестра Эдит.

— Сестра, можно я сегодня поработаю на кухне? У меня очень болит живот.

— Нельзя. Это не роды, еще рано. Возвращайся к работе!

Айви поплелась обратно на свое место. Взгляды всех были устремлены на нее, но никто не осмелился сказать ни слова. К ужину она уже не могла стоять. Остальные девушки ушли, а Айви скорчилась в углу и стонала от боли, схватившись за живот. Над ней склонились Сестра Эдит и Матушка Карлин.

— Прекрати шуметь. Лучше ступай в лазарет, дитя, — произнесла Матушка Карлин.

Айви дождалась, когда схлынет последняя волна боли, потом, пошатываясь, двинулась по коридору. Она почувствовала облегчение при упоминании лазарета. Может, хоть сейчас ей достанется немного доброты и заботы. Как же она ошибалась.

Успокоившись, она снова взяла ручку. Наверное, Сестра Фейт скоро вернется, и другого шанса написать письмо у нее не будет.

Когда я добралась до лазарета, меня закрыли там совершенно одну. В той комнате, что я отмывала от крови лишь неделю назад. И я подозревала, что скоро в ней опять будет много крови.

Той ночью, в одиночестве, я много думала о том крошечном мертвом младенце. Гадала, не означает ли такая сильная боль, что наш ребенок умирает. Несколько раз Сестры приходили и уходили, велели успокоиться, перестать шуметь. Говорили, что это мне наказание за плотские грехи. Я пыталась быть храброй, но сильная боль не позволяла. Я звала свою мать, отца, тебя. Но никто не пришел.

Айви перестала писать и положила ручку и бумагу рядом с собой, потом закрыла лицо руками. Было слишком больно вспоминать, как она лежала на полу, одна в темноте, а в доме царила мертвенная тишина. С каждой волной боли рассудок уплывал. Девушка лишь помнила, как на полу перед ней возникли ботинки отца. Она видела в них свое лицо, — так сильно они были так начищены. Отец смотрел на нее сверху и улыбался.

— Папочка, помоги мне.

— Милая, ты все делаешь правильно. Я горжусь тобой. — Он снял шляпу и опустился рядом с ней.