Девушка из письма (ЛП)

Айви лежала в темноте, укрыв ноги промокшим от пота одеялом девушки, крепко обхватив себя руками в попытке удержать тепло. Мысли о том, что Роза одна в детской, не давали уснуть. С того самого дня, как вернулась на работу в прачечную, Айви не могла спокойно проходить мимо комнаты, где находились малыши. Детский плач оглушал. Изредка она видела, как Патрисия спешит от кроватки к кроватке, чтобы взглянуть то на одного, то на другого туго спеленатого ребенка. Всего в огромной, беленой известью комнате стояло примерно сорок кроваток. Детская была холодной и бесцветной, ничего похожего на ту комнату, в которой, как мечтала Айви, ее малышка проведет первые месяцы жизни. С мягкими одеялами и удобным стулом в углу, на котором Айви сидела бы и кормила дочь. И всякий раз, проходя мимо детской, она прилагала огромные усилия, чтобы не забарабанить в дверь и не попросить Патрисию дать ей подержать Розу. Хотя знала, что это бесполезно; ее бы попросту побили и, вероятно, нашли бы способ вдобавок отыграться на Розе. Может, «забыли» бы разок ее покормить. А еще Айви умоляла Патрисию сказать, в какой кроватке лежит Роза.

— Я не могу, они меня убьют, — прошептала подруга, когда одна из Сестер бросила на них взгляд.

В конце концов, воспользовавшись шумом гладильного пресса, Патрисия рассказала ей, что кроватка Розы в дальнем конце комнаты, рядом с кухней. И что в детской очень холодно. Окна покрываются льдом даже изнутри, и малыши постоянно плачут, когда она пытается сменить им пеленки онемевшими от холода руками. И что, как только ребенок покормлен, его нужно тут же вернуть в кроватку. А если кто-то не успел доесть бутылочку вовремя, его все равно отправляют обратно, даже если малыш еще голоден. Многие дети плачут постоянно, лишь утихая во время кормления. А кто-то уже перестал плакать, потому что в глубине крошечного сердечка понимает, что никто не придет.

Айви сжалась в комок еще сильнее. Ее спина и бедра до сих пор пестрели всеми оттенками фиолетового от побоев Матушки Карлин. Но именно боль от невозможности находиться рядом с Розой порой полностью перехватывала дыхание. Она сидела за ужином, гоняя капусту по тарелке. Ночи стали длиннее, чем дни; казалось, в тишине спальни она все время слышала плач Розы. Лишь одно пока удерживало от потери рассудка — надежда, что Алистер еще может прийти за ними. Хотя Айви все чаще одолевали сомнения, мечты постепенно тускнели. Она думала о том, что он продолжает жить прежней жизнью, а ей с Розой достались лишь боль и страдания. Он получил ее письма? Остался к ним равнодушен? Зачем он приложил столько усилий, убеждая Айви в своей любви, если отказался от нее так просто и без сожалений?

События последних двух дней изменили девушку навсегда. Если бы Алистер узнал о случившемся, то, конечно бы, пришел. Дрожа от холода, Айви сунула трясущуюся руку под подушку и нащупала ручку. До тех пор, пока по утрам, направляясь в прачечную, девушка могла слышать плач Розы, надежда еще оставалась. Ведь это означало, что малышка пока здесь, в обители Святой Маргарет. Еще было время для борьбы. Но оно стремительно утекало.

Любимый,

я в ужасе.

Сегодня меня вызвали из прачечной в кабинет Матушки Карлин. Там был и Отец Бенджамин. Матушка Карлин стояла в углу с застывшей на лице улыбкой, а Отец Бенджамин сидел за столом. Еще там была незнакомая женщина. Отец Бенджамин попросил меня сесть. И я внезапно испугалась, так сильно, как никогда прежде. Он представил женщину как миссис Кэннон, сказал, что она работает в Комитете по усыновлению при обители Святой Маргарет. Я села, глядя в пол, чтобы он не видел моих слез, пока произносил слова, которые, наверное, говорил многим: «Я беседовал с твоими родителями. Мы полагаем, малышке будет лучше, если ты отдашь ее в приемную семью. Отцу она не нужна, так что девочка всю жизнь будет объектом насмешек. Ты хочешь обречь ее на подобное? Ее отвергнет общество, отвернутся сверстники. Она будет расплачиваться за твои плотские грехи. Кроме того, у тебя нет средств, чтобы ее содержать. Вы обе окажетесь на улице».