Девушка из Уидоу-Хиллз

Мой коллега подошел к краю кровати. Он бывал в доме много раз, но никогда не заглядывал в спальню.

– Беннетт, я не стану подавать на тебя в суд, если упаду.

Он делано улыбнулся. Азбука больничного протокола: не допустить дальнейших увечий. Вставая, я оперлась о протянутую мне руку, другой он придержал меня за локоть. Так дальше продолжаться не могло.

– Что теперь? – спросил Беннетт, отступив назад и изучая меня с головы до ног. Он сморщил нос, помолодев при этом лет на пять. – Как насчет душа?

Я не переодевалась с прошлой ночи, грязь на пижаме затвердела. Мои странные видения при пробуждении, скорее всего, объяснялись приставшим ко мне запахом страха и адреналина.

– Какой ты деловой, – сказала я, понимая, что тот осматривает меня как медик. Не шатает ли меня, не теряю ли я равновесие? Проверяет мою реакцию, смотрит зрачки. – Может, и пульс мой проверишь?

Теперь он улыбнулся по-настоящему.

– А ты позволишь?

– Нет.

– Я так и думал. Удачи. – Он махнул в сторону ванной. – Швы не намочи, – услышала я, закрывая за собой дверь.

– Знаю! – крикнула я, закатывая глаза.

Конечно, Беннетт не пустил бы меня одну, если бы считал, что мне нужна помощь. Можно положиться на его оценку, на его уверенность в том, что я справлюсь и все образуется. Что опасность миновала.

Так же он обращается с пациентами, побуждая их встать, немного походить, мягко, но уверенно подталкивая их к выздоровлению. Даже если те сопротивляются. Безличная, клиническая доброта.

Мне не терпелось убраться в доме, избавиться от последствий прошлой ночи. Только не при Беннетте. К тому же он бросился бы делать все сам.

Бурая вода из-под ног, листик, застрявший в волосах, – кружась и исчезая в сливе, с меня стекали остатки вчерашней ночи. Ногти я вычистила еще накануне у Рика.

Я натянула спортивные штаны и свободную футболку – поздно прихорашиваться. Из-за открытой двери комнаты до меня не доносилось никаких звуков.

– Беннетт? – позвала я, осторожно шагнув в коридор.

Присутствие в доме моего коллеги угадывалось безошибочно. Наводить порядок Беннетт бросался каждый раз, когда нервничал или не знал, чем заняться. Трудно сказать, что послужило поводом сегодня. Журналы, купленные в «Бакалее», сложены стопкой в хронологическом порядке. Диванные подушки взбиты и симметрично разложены на диване. Я бы не удивилась, если, пока я спала, он помыл окна и протер пыль.

Теперь же мой гость занимался крыльцом. Через приоткрытую дверь я видела, как он, стоя на взятой из кухни табуретке, вкручивает лампочку.

Я хорошо изучила тот образ Беннетта, который он создавал для окружающих, и в какой-то степени даже узнавала себя в том, как он взаимодействовал с окружением, как сознательно подбирал слова и поступки. С ним я чувствовала себя привычно и комфортно.

Когда же в больнице – и в нашем дуэте – появилась Элиза, динамика наших отношений изменилась. Теперь дружба с ним виделась мне как бы со стороны, и я стала замечать то, что раньше от меня скрывалось. Пробиться сквозь оболочку Беннетта удавалось редко. Более открытую Элизу я понимала легче, поэтому с ней тоже можно было расслабиться.

Пока Беннетт сосредоточенно возился на крыльце, я могла наконец побыть одна. Я заглянула во все ящики на кухне. Когда я сюда въехала, Рик дал мне канцелярский нож, чтобы открывать коробки. Мне еще тогда бросилось в глаза пятно голубой краски на рукоятке. Как у детских игрушек – легко заметить, легко найти. Однако ножа не оказалось ни среди прихваток, ни среди рецептов и купонов, ни среди других кухонных принадлежностей.

Закрыв последний ящик, я услышала голос Беннетта:

– Если ты голодная, я прихватил кое-что по дороге. Не знал, будет ли тут что поесть.

На столешнице у холодильника стоял бумажный пакет из «Бакалеи», рядом на салфетке – стакан с недопитым апельсиновым соком.

– В доме полно еды, Беннетт.

Он бросил перегоревшую лампочку в мусорное ведро, достал весь пакет и аккуратно обернул его еще одним. После чего взял второй стакан и налил сок. Лучше меня знал, что нужно. Приятно, когда о тебе заботятся. Обычно все было наоборот: я разыскивала не вернувшуюся домой мать; обшаривала дом в поисках таблеток; пыталась придумать, где мне отсидеться и переждать ее перепады настроения от приступов повышенной заботы до паранойи.

С тех пор как я съехала, каждый телефонный звонок означал, что с ней что-то случилось. Я поняла вдруг, что не могла ее спасти. Никто не мог. Только себе мы в состоянии помочь.

– О, выглядишь лучше процентов на двести! – заявил Беннетт.

– Хуже было просто некуда.

Я поставила стакан. Холодный сок тек по пищеводу, пробуждая онемевший от сна организм.

– Старайся не напрягать ногу, – сказал Беннетт.

Мы перебрались в гостиную. Пульты на журнальном столике лежали в рядок. Откуда-то появились подставки под стаканы, которыми мы только при нем и пользовались. В доме самого Беннетта царили такие чистота и порядок, что я сомневалась, что там вообще кто-то живет.

Снаружи до нас доносились голоса полицейских. Беннетт включил телевизор и оставил его негромко бубнить прогноз погоды, заглушая голоса.