Девушка из универмага

— Довольно, не говори больше об этом сейчас, мой сын; — неожиданно сменил Питер-старший повелительный тон в просьбу. — Ты нанес мне удар… несколько ударов. Я… я сегодня плохо себя чувствую… Мне очень плохо…

Его вид подтверждал его слова. За последние несколько минут, когда краска гнева сошла с его лица, оно стало еще более болезненным и желтоватым, чем обычно.

— Извините, отец. Я совсем не хотел огорчить вас. Не позвонить ли? Не хотите ли вы чего-нибудь?

— Только остаться одному, — ответил старик. — Я по­лежу здесь на диване. Если мне не станет лучше, я пойду в спальню, может быть, завешу там окна и пересплю эту головную боль. Не помню уже, когда мне было так плохо. Но не говори ничего матери.

Питер ушел и сел завтракать с матерью. Старый Питер велел подать себе стакан горячего молока и передал, что каттар его сегодня в худшем состоянии, чем обычно, и потому он полежит. Это бывало довольно часто, и потому жена его не проявила особенного беспокойства. Она была даже рада остаться наедине с сыном. Отпустив слуг, они повели беседу о мисс Чайльд, при чем Питер рассказал о происшед­шем утром в «Руках». Сообщил он и о случайно обнару­женном посещении магазина отцом.

— Это и естественно, что он интересуется «Руками», — заметила мистрисс Рольс. — Я часто удивлялась…

Питер так был переполнен своими радостными пережи­ваниями — сочувствием матери его любви, проектами буду­щего, что забыл неприятное ощущение, охватившее его при распоряжении отца о молоке. Как будто чей-то голос про­шептал: «Это только уловка». А его просьба не беспокоить его днем не означает ли, что у него имеются специальные причины желать получить в свое распоряжение несколько часов.

Но разговор с матерью заглушил этот шепот. Отвечая на ее расспросы относительно Вин, Питер забыл все на свете. Только бой старинных часов, пробивших четыре, напомнил Питеру о его неприятном ощущении и о таинственном шепоте.

Он вряд ли мог бы оценить сам, почему это случилось, если не считать того, что часы эти обладали в его глазах какой-то особой индивидуальностью. Они принадлежали его прабабушке и перешли к его матери. Еще маленьким маль­чиком он чувствовал, что это больше, чем просто часы: они являлись старым другом, тикавшим на протяжении мно­гих лет, идущим в такт с биением сердец тех, для кого они отмечали моменты жизни и смерти. Часто он воображал, что своим тактом они дают хорошие советы тем, кто в состоянии их понимать. И теперь, когда часы пробили че­тыре, Петро показалось, что они сделали это так сухо и решительно, точно хотели обратить на себя внимание, на­помнить ему о чем-то важном, что он мог забыть.

И это действительно напомнило ему о таинственном шепоте. Снова, он услышал невнятный голос: «Неужели ты не видишь, что, пока ты с матерью в таком счастливом настроении сидел за завтраком, отец тихонько ускользнул, чтобы устроить полный разрыв между тобой и любимой девушкой».

Питер вскочил. Ему стыдно было подозревать такое пре­дательство, но освободиться от своего подозрения он не мог. Что-то говорило ему, что он не ошибся.

Глава XXV. Решительное сражение.

Весь день Вин находилась в состоянии удивительной, почти истерической экзальтации. Она неоднократно пыта­лась расхолаживать себя, но тщетно — необузданная песнь любви и ликования звучала в ее душе.

Изумительные, невероятные картины рисовались перед ее глазами. Она видела Питера, на которого произвели впе­чатление ее слова, и который теперь старался воспользовать­ся ее указаниями в интересах двух тысяч служащих «Рук». Она видела себя его женой, помогающей ему создать иде­альные условия труда, придумывающей новые системы стра­хования, пенсионного обеспечения и прочее. Зная, что выносили «Руки» и в чем они нуждались, она могла сделать для них то, что никто со стороны не в состоянии был им дать. При средствах и власти Питера и при желании помочь не было пределов тому, что они оба могли бы сделать…

Когда она пошла завтракать, что-то прогнало радужное очарование. Здравый смысл рассеял мечты. Безобразное вос­поминание о пережитой накануне опасности и унижении за­владело ее помыслами. Вин почувствовала, что ни одному из ее утренних радужных мечтаний не суждено стать реаль­ностью, хотя она всецело еще надеялась, что ее слова окажут некоторое влияние на дальнейшую жизнь «Рук».

Даже если Питер действительно и искренне хотел же­ниться на ней (а это казалось невероятным), а его сестра неправильно судила о нем (что тоже почти невероятно), то Эна Рольс и ее отец постараются помешать этому счастью. Было бы противно навязывать себя семье выскочек, прези­рающей ее и дающей ей чувствовать, что ее не хотят.

Девушку неожиданно поразила мысль, как это она не подумала в ту минуту, когда Питер повернул свою спину, что единственная вещь, какую следовало бы ей сделать, если она уважает себя, это — отказаться от места в «Руках». Бу­дет корректно и благородно исчезнуть, как она исчезла раньше, так, что Питер, когда он снова придет (а он, ко­нечно, придет), узнает, что она совсем ушла.