Девушка из универмага

Она насчитала семь этажей, пока, наконец, она и те, кто шел спереди и сзади нее, не вошли в коридор, гораздо более длинный, чем тот, что был у входной двери. Они приближались гуськом к помещению конторы, вся передняя сторона которой состояла из сплошного окна. Окно было приподнято, и идущий оттуда электрический свет освещал этот вообще экономно освещенный угол. Вин с любопыт­ством рассматривала лица своих спутников. На каждом лице она читала, как в открытой книге; она перестала чув­ствовать себя чужой этим молодым мужчинам и женщинам, только потому, что они были американцами, а она была англичанкой. Ей пришла в голову странная мысль, что она и все остальные, и все жители земли нанизаны на одну и ту же блестящую нить жизни, которая, помимо их ведома, объединяет их всех.

Сознание того, что сердца близ нее бьются надеждой или страхом, или сжимаются от разочарования, было столь явно, что тяжелый воздух помещения показался Вин насыщенным электричеством. У нее закружилась голова. Печаль и уста­лость давили ее. Запах непроветренного платья, человече­ского пота и дешевых духов ударял ей в голову.

— Что, девица, устали? — спросил высокий молодой че­ловек, на широкую спину которого Вин невольно опиралась при восхождении на лестницу. Ее поразила такая манера обращения, но дружеское выражение его четырехугольного лица, обрамленного густой щетиной белокурых волос, под­бодрил ее. По-видимому, слово «девица» было самым подхо­дящим в этом месте.

— Не очень. А вы? — Она почувствовала, что разговор даст ей облегчение. В коридоре было холодно, несмотря на духоту, и время тянулось бесконечно.

— Я? Гм, если бы вы только могли представить себе, чем я занимался всего месяц тому назад.

Он повернул свой резко очерченный профиль; его голова крепко сидела на огромной твердой шее, охваченной низким широким целлулоидным воротничком, блестевшим, когда свет попадал на него. Винифред видела только один его глаз и призрачный блеск другой роговицы, но этот один зелено­вато-серый зрачок был привлекательнее целого десятка обычных глаз.

— Если я выскажу то, что мне пришло на ум, боюсь, что это будет очень глупо, — сказала Вин. — Вы похожи на атлета, или…

— Или? —

— Или на укротителя зверей… так мне кажется.

— Правильно! Продвигайтесь-ка вперед, маленькая де­вица. Здесь есть местечко.

Сардинкам теперь стало настолько свободно в частично освободившемся ящике, что они могли двигаться и даже из­менять положение.

Здоровый парень повернулся, обхватил своей рукой та­лию Винифред, словно приглашая ее на вальс, почти при­поднял ее на воздух и поставил на свое место.

— Слава богу! — прошептала она.

— Так как вы славное дитя, — заявил он, то место за вами. Понимаете? Если Питеру Рольсу будут нужны только одни руки, когда придет ваша очередь, вы получите место, а я останусь ни с чем. Я был укротителем львов в зверинце Джэкса и Буна, но мой любимый лев издох на моих глазах. Понимаете, мои нервы устали, а животные начинают ска­кать так же быстро, как блохи, когда чувствуют, что вы уже не тот, что раньше. Этот магазин словно создан для вас, а мне уже, видно, придется искать другого места. Если Питер Рольс сможет воспользоваться мною, то только за гроши. А мне необходимо немного подкормиться.

— Вы должны пристально смотреть Папаше прямо ме­жду глаз, — сказала «сардинка», оказавшаяся теперь за его спиной — как если бы он был львом, и я поставила бы о за­клад последний доллар, если бы он у меня был, что он не посмеет отпустить вас.

— Кто это — Папаша? — бросил ей через плечо вопрос укротитель львов.

Вин хотелось задать тот же самый вопрос, но ей было неловко обнаружить свое невежество.

— Ах, я и забыла, что вы здесь — новичок! Мне то при­ходится здесь быть уже во второй раз. Папашей девушки называют управляющего, там в окне.

— Я надеюсь, что мы оба сможем получить место — нервно сказала Вин. — Это более чем любезно, что вы уступили мне свое место, но я, право…

— Что ж, мы тоже не ударим в грязь лицом по части вежливости, — заметил укротитель львов. — Скажите, девица, где это вы купили себе свой приятный акцент?

— Не смейтесь, пожалуйста, надо мной, а не то я рас­плачусь! — воскликнула Вин, с трудом подавляя смех, чтобы он не дошел до священных ушей Папаши.

Наконец, процессия настолько продвинулась вперед, что девушка, стоящая перед ней, очутилась у священного окна. Сердце Вин, время от времени замиравшее от страха, за­стучало теперь, как молоток.