— Пусть он поднимет руки, — сказал он и увидел, что почти все волосы в подмышечных впадинах выпали.
— Я почти ничего не вижу, — сказал дервиш.
Хаса обследовал его глаза.
— Битемпоральная гемианопсия, — заключил он, и дервишу показалось, что он произносит какие-то магические заклинания.
Хаса замолчал и огляделся. Собравшиеся с надеждой смотрели на него. Старый дервиш оделся и в безучастной полудреме опустился на ковер.
— Я только завтра скажу, смогу ли я ему помочь, — объявил Хаса. — Мне надо подумать.
Азиадэ поднялась. Все ясно, западная наука бессильна там, где говорит Аллах. Святой должен умереть, несмотря на все размышления Хасы, потому что такова воля Аллаха.
— Поехали, — сказал Хаса и взял Азиадэ за руку.
Всю обратную дорогу назад он молчал, погруженный в свои мысли.
Когда они подъезжали к дому, Азиадэ сказала:
— Печально, очень печально. Но воля Аллаха превыше всего.
— Да, — ответил Хаса, — конечно. Позвони, пожалуйста, в местную клинику, мне нужно кое-что у них спросить.
Азиадэ подошла к телефону и набрала номер:
— Звонят от доктора Хасы. Можно ли мне поговорить с директором? Алло, господин директор! Мой муж хотел спросить у вас, способен ли кто-нибудь здесь… одну минуту, господин директор… что, что Хаса? Прошу прощения, это так трудно выговорить… прооперировать опухоль гипофиза? Вряд ли, господин директор? Да, доктор Хаса. Он зайдет к вам.
Хаса бросился к выходу и Азиадэ, запыхавшись, последовала за ним.
Директор в белом халате встретил их лично. Азиадэ переводила их беседу, не имея ни малейшего понятия, что скрывалось за длинными латинскими названиями. Наконец директор кивнул и Хаса благодарно пожал ему руку.
Позже, когда они сидели дома и пили кофе, Хаса был очень взволнован и многословен.
— Ты понимаешь, — говорил он, — это «турецкое седло» —
Он взял лист бумаги и нарисовал череп в продольном разрезе.
— Вот, — сказал он, — здесь в седле сидит гипофиз.
Азиадэ внимательно всматривалась в картинку, но ничего не понимала.
— «Турецкое седло»? — испуганно спросила она.
В ответ Хаса подхватил ее на руки и закружил по комнате, повторяя при этом: «Турецкое седло, турецкое седло». Когда он, наконец, отпустил ее, комната продолжала кружиться у нее перед глазами. Она села на ковер и посмотрела на Хасу.
— Боже мой, так вертятся дервиши из братства Мевлеви. И это ты называешь гипофизом?
— Нет, это «турецкое седло».
Хаса стоял перед ней и повелительным тоном говорил:
— С вероятностью восемьдесят восемь целых, шесть десятых процента я смогу помочь твоему дервишу. У него одна из самых редких болезней в мире. Но ты тоже должна мне помочь, в наказание за недоверие. Иначе я не смогу ни с кем объясняться в ходе операции. Ты наденешь белый халат и будешь стоять рядом. Справишься? Боюсь, ты издашь ономатопоэтический звук и упадешь в обморок.
Азиадэ подняла голову.
— Мы все когда-то были воинами, я обязательно справлюсь.
Она встала и погладила его по лицу. Хаса стоял посреди комнаты, такой родной и близкий. Азиадэ посмотрела на его руки, которые могли то, чего не умел никто в Сараево, и робко смутилась.
— Ты и вправду думаешь, что сможешь одолеть это «турецкое седло»?
— Я надеюсь. Если диагноз поставлен верно…
— Аллах бариф, один Бог это знает, — сказала Азиадэ.
Она стояла с испуганным лицом и смотрела перед собой. Ей грезился отряд всадников в пестрых одеждах и широких «турецких седлах», скачущих по степи, а у Хасы в руках копье и его седло расшито золотыми буквами. Он поднимает руку, и копье вонзается в лицо врагу, а над седлом появляется мертвецки бледное лицо и незнакомый голос произносит:
«Все, что мы имеем исчезнет, все кроме Него».
— Аллах бариф, — сказала она и протерла глаза.
Видение исчезло. Хаса мыл руки, и большие, светлые капли воды стекали по его пальцам.
Глава 12
— Раствор кокаина с эпиренаном и затем раствор для инфильтрирования.
В операционной пахло газом и йодом. Лицо безучастно сидевшего в кресле дервиша скрывала стерильная маска с прорезью для носа. Операционная сестра склонилась над столиком инструментов. Азиадэ исправно переводила ей указания Хасы.
Она смотрела на бледные руки дервиша, которые беспомощно лежали на ручках кресла и его сухие запястья постепенно превращались в летние зеленые поля Амасии. По полю скакал султан Орхан, сопровождаемый охотниками за соколами, слугами и визирями.
В левой руке Хасы сверкнул какой-то трубчатый инструмент. Сестра склонилась над пациентом.
— Резекция перегородки по Килиану, — сказал Хаса.