Девушка из золотого рога

Боль стала невыносимой. Пот выступил у нее на лбу. Одна мысль заполнила ее и вытеснила все другие. Она больше не думала ни об отце, ни о принце, ни о Марион, и ни о чужом мире. И оттого сидела она в постели, со слегка приоткрытым ртом, с испуганными глазами, устремленными на горящую лампу и тихо, по-детски стонала. Эта единственная мысль мучила и обжигала ее. Хаса спокойно спал возле нее. Ночник горел, а она не переставала думать только об этом: правильно ли было бы иметь детей от Хасы. Заснула она только на рассвете. Вопрос не был решен, но она улыбалась и через завешенное окно на ковер падали первые лучи восходящего солнца.

Глава 23

Как удивительно переплетение судеб. Континенты и моря связывает магическое кольцо событий, объединяющих всех смертных. Старый усталый паша разбирает в Берлине узоры древних ковров, а жизнь человека, по имени Джон Ролланд, который живет в Нью-Йорке, катится под откос.

Врач из Вены любуется шеей прекрасной женщины, а эта женщина теряет веру в западный мир. События протекают с непостижимой логичностью. Мертвые и живые, прошлое и настоящее слиты в шумном хороводе, незаметно перетекая одно в другое, и руководят поступками и мыслями живущих.

Ничто не исчезает в земном круговороте, изреченные много веков мысли, ведут призрачное существование в пыли библиотек, на пожелтевших страницах древних рукописей. А потом вдруг превращаются в реальные поступки, события, и этот бесконечный хоровод тянется дальше, обхватывает земной шар, как обручальное кольцо палец.

Много столетий назад мчался на быстром коне через пустыни Сирии, по полям Египта и селам Палестины храбрый воин Усама ибн Мункыз. Десятилетиями проливал он кровь за зеленое знамя Пророка, сражаясь с неверными, которые приходили из земель по ту сторону моря и угрожали народу Пророка.

У врат священного города Иерусалима, бился он с франкскими рыцарями.

Под Эдессой, под Аккой — всюду, где на священной земле сталкивались Полумесяц и Крест, появлялся его одетый в латы конь и на бескрайнем поле звучал его воинственный крик: «Во имя Аллаха! Здесь Усама ибн Мункыз! Выходите, франкские рыцари!»

Но когда великий Саладин заключил мир с народом франков, отправился рыцарь Усама по поручению правителя по городам и деревням франков, жил в замках чужих народов, наблюдал чужие обычаи, слышал чужие языки и великое удивление зрело в нем.

Прошли годы. Постарел и устал рыцарь. И переселился он ко двору правителя в Дамаск, отложил подальше свой меч и взял в старчески дрожащую руку перо. Для своего господина, для своих детей, писал он великую «Книгу назиданий», в которой писал о сражениях своей молодости, а также все, что он знал о франках, пришедших к народу Пророка с другого берега моря, чтобы завоевать его.

Десятилетиями перечитывали эту книгу арабские рыцари, воюющие против франков. Но потом люди забыли «Книгу назиданий».

Шли столетия. Мудрые рукописи покоились в пыли библиотек. Никто не вспоминал о храбром воине Усаме ибн Мункызе, до тех пор, пока западные ученые не отыскали «Книгу назиданий» среди стопок древних манускриптов. С трудом разбирали ученые старые рукописи, а разобрав, издали ее со своими примечаниями. Так из-под руин прошлого вновь восстал рыцарь Усама.

Азиадэ совершенно случайно обнаружила «Книгу назиданий» в океане книг огромной библиотеки. Протягивая ей фолиант, библиотекарь улыбался — красивая молодая женщина интересуется поучениями канувшего в небытие арабского воина. Дома, забравшись на диван, Азиадэ снова раскрыла книгу. Древний арабский язык звучал странно и незнакомо. Она читала об охоте, о рыцарских турнирах и необычайных происшествиях, которые привлекали бывалого воина. Неожиданно Азиадэ остановилась. Улыбаясь и качая головой, прочитала она название одной из глав, написанное крупными арабскими буквами: «Обычаи франков»:

«Слава Господину и Создателю! Любой, кто ближе познакомится с образом жизни франков, будет прославлять Аллаха за то, что Он создал его мусульманином. Ведь франки, они все равно что звери и обладают, как и все звери только одной добродетелью — необыкновенной храбростью.

У франков нет чувства собственного достоинства, им не знакомо чувство ревности.