Девушка конец света

Однако, стоило мне приехать в библиотеку, я понял, что все мои представления были лишь следствием невежества. Четырехэтажное здание находилось рядом с рыночным проулком недалеко от шоссе Олимпиктэро, откуда доносился гул машин. Эта библиотека не была похожа ни на одну из тех, что мне доводилось видеть раньше. Дело в том, что я в некоторой степени не чужд хождению по библиотекам, и, как мне представлялось, эти здания всегда строились только рядом с красивыми ухоженными клумбами. Вероятно, цветы отгораживали библиотеку и ее посетителей от остального мира, чтобы те могли полностью погрузиться в чтение, но в то же время смена времен года в пейзаже за окном должна была вернуть людей, совсем уж углубившихся в мир печатного слова, к реальности. Поэтому я несколько растерялся, увидев здание библиотеки, стоящее практически в одном из рыночных закоулков.

Когда я вошел через стеклянные двери в библиотеку, то сразу справа от себя увидел автомат с минералкой, все надписи на котором были выполнены шрифтом Брайля, а слева в специальном ящике лежала Библия, изданная брайлевской печатью, преподнесенная в дар Корейским библейским обществом. Книги, которыми были забиты полки прямо напротив входа, свидетельствовали о том, что я все-таки находился в библиотеке. Я полистал некоторые из них: «Бесплатные автобусы Сеула для незрячих инвалидов и пожилых людей», «Полезная информация», «Сборник классической музыки для фортепиано» — и убедился, что ни в одной нет ни одной буквы, а все строчки попарно напечатаны шрифтом Брайля. Из комнаты, которая располагалась за автоматом с напитками, доносились звуки работающего печатного пресса, а слева находился офис, и было слышно, как там хихикают две девушки. От одной мысли, что я стою в библиотеке для слепых, я почему-то стал более чувствителен к звукам. И тут же я понял, почему здесь не было необходимости в цветах и клумбах, и что большого открытого пространства эти люди скорее всего испугались бы, потеряв ориентиры.

С первого этажа я позвонил человеку, с которым мы договорились встретиться, и он попросил меня подняться на третий этаж по лестнице слева от входа. На третьем этаже была комната, на дверях которой красовалась вывеска «Звукозапись». Помещение было оснащено аудиооборудованием и напоминало радиостудию. В изолированной от всех кабинке одна девушка-волонтер читала вслух книгу, а за пультом в студии сидела вторая помощница, следившая за ходом записи. Обе были так поглощены работой, что даже не заметили меня, когда я заглянул внутрь комнаты сквозь стеклянную дверь. Первым на меня обратил внимание человек средних лет, державший в руках белую трость и сидевший позади девушки за пультом. Практически так я его себе и представлял. Он повернулся в мою сторону и спросил, не я ли только что звонил с первого этажа. На его голос обернулась девушка и взглянула на меня. Я представился. Мужчина указал на стул рядом с собой и, сказав, что они практически закончили запись, попросил немного подождать. Я сел и стал рассматривать студию из-за плеча девушки.

Я пытался понять, что за книжку они записывали, но слова «Я хотел поблагодарить его, но передумал. Ни к чему это было. Виднелись заснеженные Карпаты. Я вдыхал прохладный воздух» ни о чем мне не говорили. Однако вскоре девушка дошла до следующего отрывка: «Каким человеком был Данте? И что такое „Божественная комедия“? Когда я пытался простыми словами рассказать о „Божественной комедии“, то в какой-то момент у меня появлялось странное, необычное чувство», — и сразу у меня в памяти всплыло имя автора и название произведения. Это была книга Примо Леви «Человек ли это?»^[28]. Отрывок о том, как в концентрационном лагере Примо Леви вспоминал строки «Божественной комедии» и на французском декламировал их своим товарищам.

«Вот, послушайте. Настройте головы и уши. Это поможет разобраться в сегодняшнем дне. Поможет понять ценность человеческой натуры. Никто не рождается, чтобы жить как животное, напротив, мы рождаемся, чтобы следовать догмам добродетели и мудрости. Я сам как будто впервые понимаю это. Резкий сигнал свистка — словно голос Господа. На какое-то время я забыл, кто я и где нахожусь».

Мужчина рядом со мной слушал голос девушки, кивая головой в такт словам. Изредка я слышал, как он вздыхал, или, может, это был стон. Поскольку больше все равно делать было нечего, я стал вслушиваться в то, что читала девушка. А она продолжала рассказ Примо Леви: «Прости меня, Пикколо. Я забыл как минимум четыре строчки». И дальше: «С ним надо говорить. О Средневековье. Надо объяснять такие человечные, такие очевидные, но в то же время неожиданные анахронизмы. А я сам вдруг узнал объяснения тому всеобъемлющему, свидетелями чего мы стали, что, возможно, является нашей судьбой, нашел причину, по которой мы находимся здесь». «А в итоге нас поглотит океан» — это было последнее предложение. Как только запись закончилась, девушка за пультом поблагодарила всех, а мужчина, аккуратно зажав трость под мышкой, зааплодировал. Я тоже, поддавшись импульсу, захлопал вместе с ним.

11