Каким-то образом спектакль стал началом восстановления наших отношений. В машине Деккер снова болтал как раньше. Как будто исчезло то невысказанное, гнетущее, что разделило нас.
– Теперь понятно, почему книга такая толстая. Там же его целая офигенская жизнь описана.
– Ну, вообще, два десятка офигенских жизней.
– Мне понравилось, Ди. Хорошо, что мы сходили. И я даже рад, что ты заставила меня начать читать эту книжку.
– Вау! Деккер, да неужели ты теперь возьмешься за список обязательного чтения?
– О нет! С чего бы?
Я открыла рот, чтобы ответить, но не успела – колеса попали на обледеневший участок дороги и нас занесло. Одна рука на приборной панели, вторая – на стекле, по кругу несутся огни фонарей. Деккер выругался, завизжали тормоза, машина выровнялась, поймала сцепление с дорогой – мы съехали на гравий. И остановились. В ушах пульсировала кровь, рядом тяжело дышал Деккер, прерывисто гудел остывающий двигатель. Такой же барабанной дробью у меня в голове колотилось сердце, когда я пришла в себя в больнице. Я тогда не чувствовала ничего, затем вдруг ощутила все и сразу: я рыдала и не могла остановиться, потому что это все оказалось болью. Заполняющей все на свете болью. Нужно выбраться. Я распахнула дверцу машины и вывалилась в ночь.
– Садись назад, – дрожащим голосом попросил Деккер.
– Мне нужен воздух.
– Тогда стой на месте.
Он завел двигатель и задним ходом вывел машину из грязи, на асфальтированную обочину.
Я осталась в темноте. Из-под снега торчат комья мерзлой земли. Голые деревья. Кое-где зеленые хвойные. Стволы окутывает белесый туман.
Деккер развернулся посреди дороги – теперь машина снова смотрела в сторону дома. Я пошла к лесу, положила ладони на грубую кору ближайшего дерева. Прислонилась лбом к стволу, глубоко вдохнула ледяной воздух.
Хлопнула дверца машины, подбежал Деккер.
– Дилани! Какого черта! Я же сказал тебе стоять на месте!
Я приподняла голову и посмотрела на него.
– Я здесь.
– Я вижу, что ты здесь. Но я же просил тебя оставаться там!
Он положил руки мне на плечи и с силой вдавил в ствол.
– Да что с тобой? – спросила я и вдруг ощутила, как трясутся у него руки. Зрачки расширены. Рот открыт. Он был напуган. Поэтому я произнесла уже гораздо тише: – С нами все в порядке, все хорошо.
И без какого-либо предупреждения губы Деккера коснулись моих – решительно, отчаянно. Я хотела было оттолкнуть его, но руки сами обвили его шею, я притянула его к себе – ближе, ближе. Пальцы Деккера вцепились в мое пальто, будто он боялся, что, если не будет держать меня, я ускользну. Он целовал меня так, будто пытался найти что-то – ответ на вопрос, который ему никак не давался. А у меня был только один ответ: пока он целует меня, никто другой не имеет значения. Ни Трой, ни Тара – никто.
Но Деккер прервал поцелуй. Фары осветили пригорок, выхватили нас из темноты, и мы отшатнулись друг от друга. И как только Деккер перестал целовать меня, все остальные вновь обрели значение. Мы поплелись к машине.
– Ты же с Тарой, зачем ты это делаешь?
Он рывком защелкнул ремень безопасности, крутанул ключ зажигания так, что взревел мотор – на максимуме возможностей для мотора минивэна. Когда мы выехали с обочины на дорогу, он сказал:
– Это было ошибкой.
Но я же видела, как он целовал ее. Как будто уже делал это миллион раз. Я видела ее дурацкую красную машину у его дома.
– Не прикидывайся, что это было только один раз. Я видела, что она вчера приезжала к тебе.
Деккер сжал челюсти, вцепился в руль, костяшки пальцев побелели. Он не стал отрицать. Не сказал, что она пришла без предупреждения, что он просил ее уйти, что ему жаль. Даже не попытался оправдаться. Я открыла было рот, чтобы попросить его объясниться. Но не произнесла ни слова. Потому что вдруг поняла: ошибкой он назвал не Тару – меня.
Выруливая к моему дому, Деккер откашлялся и спросил:
– Ты встречаешься с тем парнем, с которым я видел тебя на днях?
Я пожала плечами. А как на самом деле?
– Он меня знает и понимает.
Произнеся эти слова, я осознала, что они принадлежат не мне, а Трою.
– Это я тебя знаю.
– Он тоже был в коме. Он понимает, каково это.
– Если бы ты мне рассказала, я бы тоже понял. Ну понятно: ответ «да». У вас что-то закрутилось.
Так вот как оно обычно закручивается: знакомишься с парнем, с которым есть кое-что общее, целуешься с ним в Рождество… Или все закрутилось раньше, тринадцать лет назад, с мальчишкой, который пообещал меня рассмешить и с тех пор каждый день выполняет свое обещание? Какая теперь разница? Ничего не вернуть. И впереди у нас ничего нет. Мы увязли в болоте.
Я накинула сумку на плечо и выпрыгнула из машины.
– Думаю, это не твое дело.
– Согласен, – ответил Деккер. Я захлопнула дверцу. Но он опустил стекло. – Я просто хотел понять, откуда ты его знаешь. Потому что я прекрасно помню, где видел его. Вот и все. – Я замерла, упершись рукой в бедро, вскинув брови: типа, а какое мне дело. Но раз я стояла, то дело было. – В больнице. Я видел его в больнице.