Девушка, которая застряла в паутине

Лисбет продолжала пребывать в убеждении, что если ей только удастся описать этот процесс, она сможет объединить два несовместимых языка Вселенной: квантовую физику и теорию относительности. Но это наверняка было ей не по силам, как и этот проклятый шифр, и под конец ее мысли вновь обратились к отцу.

Когда она была маленькой, этот гад раз за разом насиловал ее мать. Насилие продолжалось до тех пор, пока мать не получила непоправимые увечья, а сама Лисбет в двенадцать лет не дала ему сдачи со страшной силой. В то время она понятия не имела о том, что отец являлся крупным беглым шпионом из советского военного разведывательного управления, ГРУ, и уж тем более о том, что его любой ценой защищает особый отдел СЭПО, так называемая Секция. Впрочем, она уже тогда понимала, что вокруг отца существует загадка, некая темнота, к которой никто не имел права приближаться или даже указывать на ее существование. Это касалось даже такой простой вещи, как его имя.

На всех письмах и бумагах значилось: Карл Аксель Будин, и ожидалось, что все посторонние тоже будут звать его Карлом. Но семья на Лундагатан знала, что это фальсификация и что его настоящее имя – Зала, или, точнее, Александр Залаченко. Он был человеком, способным с легкостью запугивать людей до смерти и, главное, прикрытым мантией неуязвимости – по крайней мере, Лисбет воспринимала это так.

Еще не зная тогда его тайн, она все же понимала, что отцу все сходит с рук. Это являлось одной из причин того, что Залаченко всем своим поведением излучал мерзость и надменность. Он был личностью, до которой обычным путем не доберешься, и хорошо это сознавал. На других отцов можно было заявить в социальные службы и в полицию. А за спиной Залаченко стояли силы, занимавшие гораздо более высокое положение, и в сегодняшнем сне Лисбет вспомнился день, когда она нашла мать лежавшей на полу в бессознательном состоянии и решила обезвредить отца в одиночку.

Ее истинной черной дырой было это – и еще кое-что.

В 01.18 сработала сигнализация, и Бальдер резко проснулся. Неужели кто-то забрался в дом? Почувствовав необъяснимый страх, Франс вытянул в постели руку. Август лежал рядом с ним. Вероятно, мальчик, как обычно, потихоньку залез к нему и теперь беспокойно поскуливал, словно бы вой сирены проник в его сны. «Мой малыш», – подумал Франс. Затем он застыл. Неужели шаги?

Нет, ему наверняка просто почудилось. Кроме сигнализации, во всяком случае, ничего слышно не было, и он с беспокойством бросил взгляд на непогоду за окном. Ветер, похоже, разбушевался хуже, чем когда-либо. Волны в заливе бились в пристань и выплескивались на берег. Оконные стекла дрожали и прогибались от ураганного ветра. А не могли ли порывы ветра сами запустить сигнализацию? Может, все объясняется так просто?

Тем не менее, конечно, надо все проверить и при необходимости позвонить, чтобы вызвать подмогу, а также посмотреть, прибыли ли наконец организованные Габриэллой Гране охранники. Двое полицейских добирались к нему в течение нескольких часов… Просто смешно! Их все время задерживали непогода и ряд других приказаний: «Приезжайте и помогите то тут, то там!» Возникало то одно, то другое, и он был согласен с Габриэллой, что все это выглядело безнадежно непрофессионально.

Впрочем, с этим можно разобраться позднее. Сейчас необходимо позвонить. Проблема только в том, что Август проснулся или начал просыпаться, а значит, действовать надо быстро. Последнее, в чем Франс сейчас нуждался, это чтобы у Августа случилась истерика и тот бился всем телом об изголовье кровати. «Беруши, – вдруг осенило его. – Старые зеленые беруши, купленные в аэропорту Франкфурта…»

Франс взял беруши с ночного столика и осторожно вдавил их в уши сыну. Потом укутал его одеялом, поцеловал в щеку и провел рукой по копне вьющихся волос. Проверил правильность расположения воротничка пижамы и то, удобно ли голова лежит на подушке. Непостижимо! Франс боялся и, вероятно, спешил – или, по крайней мере, должен был бы торопиться. Тем не менее, ухаживая за сыном, он действовал неторопливыми движениями. Возможно, в критический момент в нем проявилась сентиментальность. Или ему просто хотелось оттянуть встречу с тем, что его ждало снаружи… На мгновение он даже пожалел о том, что у него нет оружия – правда, как им пользоваться, он все равно не знал.

Просто он, проклятый программист, на склоне лет обрел родительские чувства, только и всего. Ему не следовало ввязываться в эту кашу. Черт бы побрал «Солифон», и АНБ, и все криминальные группировки! Но теперь ему требовалось стиснуть зубы. Крадущимися, нетвердыми шагами Бальдер вышел в холл и первым делом, даже не бросив взгляда на дорогу на улице, отключил сигнализацию. Этот шум полностью вывел из равновесия его нервную систему, и во внезапно наступившей тишине он неподвижно стоял посреди холла, неспособный к каким-либо действиям. Тут у него зазвонил мобильный телефон, и хотя Франс подскочил от испуга, он был все же благодарен своей рассеянности.

– Да, – ответил он.