Девушка Лаки

Выдвинув ящик комода, Серена вытащила выцветшую рабочую рубашку и тотчас отругала себя. Вот это уже ни к чему. Нормальные люди так не поступают. Более того, разве это поможет ей залечить душевные раны? Внутренний голос подсказывал ей, что торопиться не стоит – время, лучший лекарь, сделает свое дело. И никакой из известных ей методов психотерапии не способен изменить тот факт, что она по-прежнему любит Лаки Дюсе и что ей больно его потерять. Никакие сеансы, никакие консультации не способны изменить тот факт, что ей не хватает его, особенно по вечерам, когда она валится с ног от усталости; и как было бы здорово, если бы она могла положить голову ему на плечо! И поэтому руки ее сами тянулись к комоду, чтобы извлечь оттуда старую рабочую рубашку. Серена была бессильна их остановить, когда они подносили мягкую ткань к щеке и она вдыхала ее запах.

Не проходило и часа, чтобы она не думала о Лаки. Ей постоянно не давал покоя вопрос: интересно, а что он сейчас делает? По-прежнему гоняется за браконьерами? Все ли с ним в порядке? Она не могла выбросить его из головы и постоянно рисовала мысленные картины. Вот он работает шестом в своей пироге, которая неспешно плывет по протокам болот. А может, сидит у себя в студии и в задумчивости смотрит на холст? Она просто не могла не думать о нем. Ей постоянно хотелось знать, что он делает в эти минуты и, самое главное, скучает ли он по ней.

Лаки поступил так, как считал единственно правильным, если не сказать благородным. То есть оставил ее. Что тем более смешно, если учесть, с каким упорством он старался доказать ей, что ничего хорошего собой не представляет. Иногда ее это злило, стоило ей задуматься о нем. Кто он такой? Кто вообще давал ему право решать, что хорошо для нее, а что плохо? Но чаще наполняло душу болью и тоской – ведь Лаки считал себя недостойным ее любви. Иногда же она говорила себе, что, может, он действительно знает, как лучше, и она должна постараться забыть о нем и жить дальше так, как жила раньше. Увы, ей не хватало мужества сказать себе такие слова, особенно по ночам, когда она лежала в постели, не в силах сомкнуть глаз.

Прижав к себе старую синюю рубашку, Серена закрыла глаза и вздохнула. Боль тотчас же проникла за защитный барьер, который она возвела вокруг себя. Через открытую балконную дверь в комнату проникали ароматы и звуки ночи, а вместе с ними и воспоминания о тех мгновениях, когда в этой самой комнате они с Лаки предавались любви.

Никакой другой мужчина не заставлял ее чувствовать то, что она чувствовала с ним. Никто другой, кроме него, не смог пробить защитный панцирь, чтобы извлечь из-за него настоящую женщину. Нет, это просто не укладывается в голове! По идее, Лаки – отнюдь не тот, в кого она могла влюбиться. Как вообще ей мог вскружить голову этот дикарь? Как так получилось, что она сходит по нему с ума? Такого просто не может быть. Увы, как она ни старалась, она не могла найти ясный и логический ответ на собственный вопрос. И все же все было именно так. Никакой другой мужчина не мог сделать то, что легко удавалось Лаки, – заставить трепетать каждую клеточку ее существа, наполнить ею сердце страстью и желанием. Более, того, Серена подозревала – а может, даже была в этом уверена, – что никогда и не сможет.

Это ты ради меня так нарядилась, красотка?

Эти слова проникли в ее сознание, словно дым, как туман, что поднималcя с болот. Серена смотрела на себя в зеркало, и на какой-то миг ей показалось, будто он стоит позади нее. Она была готова поклясться, что чувствует, как он пожирает ее глазами, как эти руки художника тянутся к ее плечам, чтобы прижать ее к себе. Она закрыла глаза и еще сильнее прижала к груди рубашку, мысленно рисуя себя в его объятиях.

– Серена?

От неожиданности сердце едва не выпрыгнуло из груди. Она тотчас обернулась на дверь.

– Шелби?

Серена не стала притворяться. Она действительно не ожидала увидеть сестру и не собиралась изображать по этому поводу особую радость. Они не виделись с того рокового дня, когда в последний раз встретились в кабинете Гиффорда. Серена, как ни пыталась, была бессильна заставить себя проявить инициативу. Шелби также не горела желанием ее видеть. Серене не давал покоя вопрос, сколько это еще продлится. И вот теперь, похоже, ответ нашелся сам собой.

– Мне можно войти? – спросила Шелби голосом совершенно постороннего человека.

– Разумеется, – ответила Серена, складывая на груди руки, в которых все еще была зажата рубашка Лаки.

– Я приехала забрать последние вещи, – пояснила Шелби, входя в комнату, и закрыла за собой дверью.

Серена не стала спорить, хотя ей и было прекрасно известно, что все вещи Шелби и Мейсона давно упакованы и отвезены в Лафайетт. Все-таки Шелби решилась первой сделать шаг к примирению. Но тогда зачем ей понадобились отговорки?